Мацусита, Коносукэ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Коносукэ Мацусита
яп. 松下 幸之助
Род деятельности:

японский бизнесмен, основатель Matsushita Electric, известной своей бытовой электроникой под брендами Panasonic, Technics, National

Дата рождения:

27 ноября 1894(1894-11-27)

Место рождения:

на нынешней территории города Вакаяма (Япония)

Подданство:

Япония Япония

Дата смерти:

27 апреля 1989(1989-04-27) (94 года)

Место смерти:

Осака (Япония)

Коносукэ Мацусита (яп. 松下 幸之助 Мацусита Ко:носукэ?, 27 ноября 1894 — 27 апреля 1989) — японский бизнесмен, основатель Matsushita Electric, известной своей бытовой электроникой под брендами Panasonic, Technics, National.





Семья

Коносуке Мацусита родился в деревне Васамура, которая теперь является частью города Вакаяма (Япония).

Его отец был мелким землевладельцем и видным членом местного общества.

Коносуке — самый младший ребенок в семье, к тому времени у него уже было пять сестер и три брата. Когда Коносуке было 4 года, его семья разорилась и была вынуждена переехать с фермы в маленький дом в городе.

Чтобы помочь поддержать семью, Коносуке, когда ему было девять лет, отправили работать подмастерьем в магазин продающий жаровни, в Осаку. Меньше чем через год магазин обанкротился.

В раннем возрасте из жизни ушли его мать и несколько братьев и сестер. В дальнейшем он остался единственным выжившим ребенком в семье.

Начало предпринимательства

Коносуке нашел новую подработку в магазине, торгующем велосипедами. Велосипеды в то время были предметом роскоши, их ввозили в страну из Великобритании.

В 1909 г. на улицах Осаки начали появляться трамваи. В 1910 году Мацусита начал работать в компании Osaka Light и проработал 7 лет. Начинал он с зарплаты в одну смену в месяц и с подсобной работы помощника электромонтера. В дальнейшем – участвовал в переоборудовании театров в кинотеатры, а также оснащал проводкой дома богатых бизнесменов[1].

Коносуке пытался заинтересовать своего работодателя улучшенной электрической вилкой, над которой он трудился в свободное время. Но его старания оказались напрасны. Тогда, вспомнив совет отца о преимуществе предпринимательства, он решает начать собственное дело. На момент увольнения из компании Мацусите было двадцать два года.

Рождение Matsushita Electric

15 июня 1917 года Коносуке основывает собственную компанию с начальным капиталом не более 100 йен. Однако его мало пугали скудные ресурсы. Он, жена, два нанятых работника и его шурин трудились в крошечной арендуемой квартирке над производством штепсельных вилок. Продажи вилок были низкие, и к концу 1917 года маленькая компания стояла на грани разорения.

Спас компанию неожиданный крупный заказ на 1000 изоляционных плат для электровентиляторов. Теперь, когда бизнес начал расти, Коносуке арендовал двухэтажный дом, и это было началом производства электрических устройств компании Matsushita Electric.

Компания начала производство инновационных на то время электрических переходников. Продукция была очень популярна и заслужила хорошую репутацию качественного товара по невысокой цене.

В 1923 году Коносуке признал огромный потенциал рынка за велосипедными лампами. В то время лампы уже существовали, но работали не более 3 часов и были ненадёжны. Решив преодолеть эти недостатки, Коносуке спроектировал велосипедную лампу в форме пули, которая работала без подзарядки до 40 часов. Вначале рынок был настроен скептически по отношению к товару, и мало кто верил в подобные возможности, но затем лампы стали очень популярны. Далее последовал выпуск настольных ламп, которые можно было использовать вместо керосинок. Так появился первый бренд компании — National.

Социальная роль бизнеса

В 1932 году Коносуке сформулировал миссию компании, которая впоследствии привела к росту такого бренда как Panasonic. Комментируя будущее компании, он сказал: «Наш бизнес — это то, что поручено нам обществом. Поэтому мы обязаны направлять и развивать компанию так, чтобы помогать развиваться обществу и способствовать усовершенствованию жизни людей».

«Бизнес — это люди» — было одним из любимых высказываний Коносуке. Он долго верил в развитие способностей его служащих и в 1934 году открыл Институт для обучения служащих на фабрике Кэдома.

Военные годы и послевоенный подъем

Не всё было так гладко в истории компании. Из-за войны между Японией и Китаем, а впоследствии и второй мировой войны, на компанию было оказано давление со стороны государства с целью производства товаров для военных нужд. За время свершившихся войн Matsushita Electric Industrial потеряла 32 фабрики и офисы, главным образом в Токио и Осаке. К счастью, главный офис и основная фабрика были спасены, но компания понесла серьёзные потери и восстанавливалась фактически на пустом месте. Сам Коносуке смог избежать преследований как военный преступник благодаря петиции, подписанной более чем 15 тысячами сотрудников.

Послевоенное общество Японии было разорено инфляцией, нехваткой продовольствия и нечестной практикой деловых отношений. Чтобы обратиться к фундаментальным вопросам относительно человеческих условий существования, в 1946 г. Коносуке учредил движение «За мир и счастье через процветание» (Институт PHP).

Шаг компании на Запад

В его ежегодном послании относительно политики управления в 1951 году Коносуке объявил, что для компании настало время занять весомое место в международном экономическом сообществе. Коносуке посетил США, чтобы лично увидеть уровень американской промышленности, и заметил огромную пропасть между преуспевающей Америкой и обедневшей после войн Японией.

Он понял, что, для того чтобы конкурировать с Западом, его компания нуждалась в лучшем знании электроники и более специализированном подходе к разработке новой продукции.

Следующим шагом в развитии Matsushita Electric Industrial стало сотрудничество с концерном Philips, в рамках которого производство теле- и радиоаппаратуры вышло на качественно новый уровень. Через некоторое время успешной работы появился новый бренд Matsushita Electric Industrial — Panasonic.

Отставка

На ежегодной встрече, посвящённой политике управления, в 1961 году, Коносуке произнёс воодушевляющую речь, сообщая, что компания достигла высоких целей, которые ставила перед собой, и теперь входит в новую фазу роста. После завершения своей речи он сообщил о своей отставке, и что по-прежнему будет поддерживать компанию, но уже из-за сцены, как председатель.

Мировое признание

В 1963 году Коносукe появился на NHK, общественном телевизионном канале Японии, беседовал с премьер-министром Японии Хэято Икэдой. Коносуке защищал духовное образование и другие средства развития человеческих ресурсов, которые, как он заявил, были жизненно важны для национального будущего страны.

Поскольку успех Matsushita Electric стал распространяться за границу, Мацуситу стали признавать как одного из великих предпринимателей мира. Многочисленные иностранные представители, такие как Роберт Кеннеди, Индира Ганди, Тито, приезжали в Японию, чтобы совершить экскурсию по его компании.

Иностранные СМИ вскоре обратили своё внимание на Panasonic и его основателя. В феврале 1962 года на обложке журнала TIME предстал сам Коносуке Мацусита. Кроме того, в сентябре 1964 о Мацусите написал журнал Life: его называли «главный промышленник», «самый богатый человек», «философ», «издатель журнала» и «самый продаваемый автор».

Осенью 1963 Коносуке участвовал на 13-й Международной конференции управления, спонсируемой Советом по международной организации и науке в Нью-Йорке. В его презентации рассказывалось о философии управления, был сделан акцент на понятиях управления, справедливом соревновании, сосуществовании и взаимном процветании. Речь получила тёплый отклик посетителей.

Коносуке полагал, что в XXI столетии Япония и другие азиатские страны будут производить бо́льшую часть товаров в мире, и он с энтузиазмом продвигал новые политические и экономические идеи, такие как необлагаемое налогом государство и другие управленческие системы, которые подготовят Японию к будущему.

Коносуке Мацусита умер 27 апреля 1989 года в возрасте 94 лет.

Библиография

Перу Мацуситы принадлежат множество книг, наиболее популярными и известными из них являются:

  • «Поиск пути к гармонии и счастью через процветание» (яп. 『道をひらく』, 1968) — 4,5 млн экземпляров
  • «Альбом бизнес-решений» (яп. 『商売心得帖』, 1973) — 850 тыс. экземпляров
  • «Альбом управления знаниями» (яп. 『経営心得帖』, 1974) — 450 тыс. экземпляров
  • «Руководство условиями» (яп. 『指導者の条件』, 1975) — 550 тыс. экземпляров
  • «Альбом решений наших сотрудников» (яп. 『社員心得帖』, 1981) — 450 тыс. экземпляров

Книги на русском языке

Напишите отзыв о статье "Мацусита, Коносукэ"

Примечания

Литература

Ссылки

  • [panasonic.net/history/founder/ The Founder, Konosuke Matsushita]
  • [www.konosuke.de Konosuke Matsushita]

Отрывок, характеризующий Мацусита, Коносукэ

Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.