Международный день птиц

«Международный день птиц» — экологический праздник, отмечающийся ежегодно в день 1 апреля. В СССР праздновался начиная с 1927 года (с перерывами), в России возродился в 1994 году; является наиболее известным праздником, посвящённым птицам, отмечаемым в Российской Федерации. Проходит в рамках биологической программы ЮНЕСКО «Человек и биосфера».

Законодательная основа

«Международная конвенция по охране птиц, полезных в сельском хозяйстве», подписанная 19 марта 1902 года и вступившая в силу 12 декабря 1905 года, стала первой международной конвенцией в области защиты окружающей среды. Для Советской России был важен «Международный договор о перелётных птицах», который она подписала в 1918 году и который действует до сих пор; на смену же документу 1902 года пришла «Международная конвенция об охране птиц», подписанная 18 октября 1950 года в Париже — она рассматривала уже все виды птиц, а не только те, которые полезны для сельского хозяйства.

История праздника

В США

День птиц как организованный детский праздник (празднуется 4 мая) стал проводиться в США начиная с 1894 года с подачи интенданта школ Ойл-Сити (Пенсильвания) Чарльза Бэбкока. В основе его идеи лежал День труда, уже широко праздновавшийся в то время. Согласно замыслу, этот праздничный день, в который должны слушаться и исполняться произведения, посвящённые птицам, должен был быть кульминацией годовой образовательной программы, посвящённой птицам в дикой природе и их защите. Начинание Бэбкока поддержал президент Американского общества орнитологов Датчер, заявивший: «Когда мы обучим наших детей, законы будут уже не нужны» Идею Бэбкока также поддержала газета «Питсбургская Телеграфная хроника», организовавшая клуб-музей по охране птиц для школьников. В начале XX века День птиц уже широко проводился в США, проник он и в другие страны.

В Российской империи его подхватили школьные «Майские союзы» и отделы Российского общества покровительства животным; томский зоолог, профессор H. Ф. Кащенко выпустил брошюру о майских союзах и привлечении птиц (первая книга по этой теме, «Всеобщая защита птиц», была написана орнитологом Гансом фон Берлепшем), однако, как писал популяризатор охраны птиц зоолог А. А. Силантьев, идея проведения Дня птиц, «увлекая за границей десятки и сотни тысяч горячих её поклонников, дошла до нас пока в виде слабого, еле заметного всплеска».

В СССР

С окончанием наиболее тяжёлого революционного периода, в России снова вспомнили о такой традиции. Так, 11 и 12 мая 1924 года юные натуралисты московской Центральной биостанции под руководством преподавателя Николая Дергунова развесили несколько десятков дуплянок в Погонно-Лосино-Островском лесничестве. Тогда же День птиц был проведён в Смоленской области под руководством учителя ермолинской школы Мазурова.

Дергунов опубликовал статью о Дне птиц в «Листках Биостанции юных натуралистов им. К. А. Тимирязева», а в следующем году День птиц впервые в стране был проведён уже официально: в этот раз юннаты под его руководством установили скворечники на Воробьевых горах. В подготовке участвовал Владимир Маяковский, дача которого была неподалёку от биостанции: он помогал рисовать плакаты, сочинил фразу: «Мы ждем вас, товарищ птица, отчего вам не летится?» и, возможно, принял участие и в самом празднике.

В 1927 году в московском Дне птиц участвовало уже 5 тысяч детей, развесивших 1098 скворечников. Около трети из них потом подвергались вандализму, однако Николай Дергунов был против привлечения хулиганов к ответственности: «только потому, что не зная как проявить свою активность, они занимаются разорением гнезд. ...Из главных врагов пернатых ребята должны стать их лучшими друзьями через привлечение ко Дню птиц». В следующем году в мероприятии (как и в 1929 году, проводилось 24 марта) участвовало уже около 65 тысяч энтузиастов, которые развесили примерно 15 тысяч скворечников. Московские журналы «Юный натуралист» и «Листки Биостанции юных натуралистов», ленинградский «Живая природа», харьковские журнал «Украинский охотник и рыболов» и газета «Радянський мисливець та pибалка» активно призывали со своих страниц принять участие в празднике любителей природы.

«День подготовки к прилёту птиц» проводился пионерскими организациями и секциями юных натуралистов, дети мастерили скворечники, взрослые читали им лекции о видах птиц, об образе их жизни, уходе за ними; в день мероприятия проводился митинг, после которого учащиеся шли развешивать скворечники и синичники. Советский праздник органически вплёл в себя такие дореволюционные славянские традиции, как весенние встречи жаворонков и устройства гнездовий для скворцов и аистов. Однако уже в 1930-е годы главенствующее положение в стране заняло утилитарное, потребительское отношение к природе. Так, в 1930 году редакция «Юного натуралиста» предлагала переименоваться в «Юный колхозник», а в 1934 году Центральная станция юных натуралистов стала называться «станцией юных натуралистов и опытников сельского хозяйства».

Вновь возрождаться День птиц начал в конце 1940-х годов. Его активными популяризаторами стали председатель юношеской секции Всероссийского общества охраны природы Пётр Смолин (в Москве) и учёный, видный деятель охраны природы Виктор Аверин (на Украине). День птиц проводился в дни весенних школьных каникул, которые в 1950-м году пришлись на 27 марта — 1 апреля. Возможно, что уже тогда за ним закрепилась дата 1 апреля.

В 1951 году при подготовке к празднику каждой московской школе в обязательном порядке предписывалось изготовить не менее 20 гнездовий а также создать юннатские активы; один из пионерских съездов того периода постановил, что каждый пионер должен в течение года изготовить один скворечник и две кормушки для птиц. В 1953 году к мероприятию было привлечено более 5 миллионов школьников.

Начиная с 1958 года школы начали проводить не только весенний, но и осенний День птиц. Этот праздник встречи зимующих пернатых требовал от учащихся наладить зимнюю подкормку пернатых, прежде всего синиц.

Довольно быстро из радостного праздника любительской инициативы День птиц превратился в чисто формальное мероприятие. В погоне за показателями праздник терял своё воспитательное значение, разнорядка превращала его в докучливую обязанность. Дни птиц, как воспитательные мероприятия для молодежи, повсеместно выродились и сошли на нет на рубеже 1970-х годов.

В России

День птиц стал вновь отмечаться в 1994 году благодаря усилиям энтузиастов-орнитологов из Союза охраны птиц России — благотворительной некоммерческой организации, созданной годом ранее. Хотя этот праздник именуется «международным», помимо России в этот день он практически нигде не отмечается и популярен гораздо меньше другого первоапрельского праздника — «Дня смеха».

Литература

• Н. И. Дергунов. День птиц. М., «Молодая гвардия», 1927.
• Н. И. Дергунов. Как организовать „День птиц“. М., «Центр. бюро юных натуралистов», 1928.

Отрывок, характеризующий Международный день птиц

Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.