Муравьёва, Александра Григорьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александра (Александрина) Григорьевна Муравьёва
Акварель П.Ф.Соколова, 1825
Имя при рождении:

Александра Григорьевна Чернышёва

Место смерти:

Петровский Завод

Супруг:

Никита Михайлович Муравьёв (1795—1843)

Дети:

5 дочерей и сын

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алекса́ндра (Александри́на) Григо́рьевна Муравьёва (1804 — 22 ноября 1832, Петровский Завод), урождённая графиня Чернышёва, сестра декабриста З. Г. Чернышёва[1], жена декабриста Н. М. Муравьёва, последовала за ним в Сибирь.





Биография

Дочь действительного тайного советника графа Григория Ивановича Чернышёва (1762—1831) и Елизаветы Петровны Квашниной-Самариной (1773—1828). Вместе с сёстрами получила превосходное домашнее образование, учителем рисования у них был Маньяни. Чернышёвы смогли воспитать в своих детях душевное благородство, и привить им нежную любовь друг к другу.

«Её красота внешняя равнялась её красоте душевной»,— вспоминал о Муравьевой А. Е. Розен. Она была выше среднего роста, блондинка, кровь с молоком и широковатого телосложения; жившие в Петербурге англичане находили её очень похожей на принцессу Шарлотту[2].

22 февраля 1823 года она стала женой Никиты Михайловича Муравьёва. Когда мужа арестовали, ждала третьего ребёнка. Разрешение следовать за мужем получила 26 октября 1826 года. Оставив у свекрови троих малолетних детей, одной из первых жён декабристов последовала за мужем. Проезжая через Москву, Муравьева виделась с А. C. Пушкиным, который передал ей свои стихи, адресованные декабристам «Во глубине сибирских руд…», и послание к И. И. Пущину — «Мой первый друг, мой друг бесценный…».

В феврале 1827 года Александра Григорьевна прибыла в Читинский острог. Огромную материальную помощь в Сибири оказывала мать Муравьёва, получившая крупное наследство после отца — барона Ф. М. Колокольцова; посылал деньги и отец её — граф Г. И. Чернышёв.

Муравьёва мучительно переживала разлуку с тремя маленькими детьми, оставленными в России; вскоре жестоким ударом явилась для неё смерть сына; тяжело перенесла она кончину матери (в 1828 году) и горячо любимого отца (в 1831 году). Наконец, глубочайшим горем для Муравьёвой стала гибель двух её дочерей, родившихся в Петровском заводе.

И хотя Александра Григорьевна была человеком огромного самообладания, силы её начали сдавать и всё чаще в письмах к родным прорывались нотки беспросветной тоски и обречённости. В письме к свекрови она писала, после кончины дочери Ольги:

Я по целым дням ничего не делаю. У меня нет ещё сил взяться ни за книгу, ни за работу, такая всё ещё на мне тоска, что всё метаюсь, пока ноги отказываются. Я не могу шагу ступить из своей комнаты, чтобы не увидеть могилку Оленьки. Церковь стоит на горе, и её отовсюду видно, и я не знаю, как, но взгляд невольно постоянно обращается в ту сторону.
За полгода до смерти она — 27-летняя женщина — писала: «Я старею, милая маменька, Вы и не представляете себе, сколько у меня седых волос». С каждым месяцем её здоровье становилось всё хуже и хуже. В конце октября 1832 года Муравьёва сильно простудилась и, проболев около трёх недель, 22 ноября 1832 года скончалась в Петровском Заводе. Это была первая смерть в кругу декабристов, и к тому же смерть чудесного по своим душевным качествам человека. О её смерти в письмах декабристов и их жён, а также в мемуарной литературе сохранилось немало откликов. Е. П. Нарышкина писала к матери:
26 числа прошлого месяца бренные останки нашей милой г-жи Муравьевой были преданы земле; вы хорошо понимаете, что мы испытали в этот миг. Все слёзы были тут искренни, все печали — естественны, все молитвы — пламенны. Она обладала самым горячим, любящим сердцем, и в ней до последнего вздоха сохранился самоотверженный характер; характер матери, любящей своих детей.
Н. В. Басаргин писал, что из их среды смерть избрала «жертву самую чистую, самую праведную»; М. Н. Волконская считала её «святой женщиной, которая умерла на своём посту»; Н. И. Лорер выразил мнение всех заключённых декабристов в словах: «общая наша благодетельница».

Муравьёва завещала похоронить себя рядом с отцом, однако император не дал разрешения на перевоз её праха в Россию. Над могилой Александры Григорьевны по желанию её мужа была выстроена часовня (автор проекта Н. А. Бестужев). В часовне погребены также её дочери Ольга и Аграфена (и младенец Иван Фонвизин). Сохранилась в некрополе декабристов старого кладбища города Петровск-Забайкальский.

Дети

  • Екатерина Никитична (16.03.1824—1870), умерла от душевной болезни.
  • Михаил Никитич (1825—1828);
  • Елизавета (13.03.1826—7.05.1844)
  • Софья Никитична (15.03.1829—7.04.1892), с 1848 года замужем за Михаилом Илларионовичем Бибиковым (1818—1881). Последние десятилетия своей жизни прожила в Москве, в собственном доме на Малой Дмитровке, по воспоминаниям внучки её дом был настоящим музеем.
  • Ольга Никитична (11.12.1830—1831).
  • Аграфена (Агриппина) Никитична (род. и ум. 1831).

Напишите отзыв о статье "Муравьёва, Александра Григорьевна"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/13871 Чернышев Захар Григорьевич (декабрист)]
  2. Записки графа М. Д. Бутурлина. Т.1. — М.: Русская усадьба, 2006.- 651 с.

Ссылки

  • [www.hrono.info/biograf/bio_m/muraveva_ag.html Биография и переписка в проекте «Хронос»]
  • [www.oryol.ru/material.php?id=5990 Биография на сайте ГТРК Орёл]

Отрывок, характеризующий Муравьёва, Александра Григорьевна

Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.