Чернышёв, Григорий Иванович

Григорий Иванович Чернышёв
Портрет работы Генриха Фюгера, 1790-е годы
Дата рождения:	30 января (10 февраля) 1762(1762-02-10)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	2 (14) января 1831(1831-01-14) (68 лет)
Место смерти:	Орёл (город)
Отец:	Иван Чернышёв
Мать:	Анна Исленьева
Супруга:	Елизавета Чернышёва
Награды и премии:

Граф Григо́рий Ива́нович Чернышёв (10 февраля 1762 — 14 января 1831, Орёл) — обер-шенк русского императорского двора, единственный сын и наследник генерал-фельдмаршала Ивана Чернышёва, бонвиван и чудак, растративший значительную часть чернышёвского состояния. Театрал-любитель, певец-дилетант, автор литературных опытов.

Биография

Сын генерал-фельдмаршала Ивана Григорьевича Чернышёва от его второго брака с Анной Александровной Исленьевой. Будучи единственным представителем рода, Григорий унаследовал не только состояние отца, но и майорат, учреждённый его дядей Захаром, вместе с огромным состоянием, которое включало среди прочего подмосковный Ярополец, дворец у Синего моста и дачу на Петергофской дороге.

Некоторое время находился на воинской службе, затем перешёл на гражданскую. Исполнял ряд дипломатических поручений, например, присутствовал на Ясском конгрессе в свите Безбородко. В 1776 году был пожалован в камер-юнкеры, в 1799 году назначен в помощь обер-камергеру по театральной дирекции Александру Нарышкину, но пробыл на этой службе только до начала царствования Александра I. Получил чин действительного тайного советника и 11 сентября 1816 года пожалован в обер-шенки.

В 1790-х годах вместе с родителями жил за границей. Вернувшись в 1795 году в Россию, Григорий Иванович, по словам князя А. Б. Куракина, «навез пропасть вещей из Италии и Вены, щеголял в них, многое подарил» и вёл роскошный образ жизни.

Несмотря на огромное состояние, финансовые дела Чернышёва были весьма запутаны. Муж его сестры, Ф. Ф. Вадковский, во время управления их делами присвоил 93 тыс. рублей. В 1798 году Григорий Иванович пытался их с него взыскать, но не имея на платёж этой суммы, Вадковский прибегнул к неблаговидному способу. Для расплаты он по дешёвой цене скупил векселя графа Чернышёва.

По указу Павла I, благоволившего Чернышёву, над имуществом Григория Ивановича была учреждена опека, несмотря на то, что он был вполне дееспособен, уже женат и имел детей. К этому времени долги его к этому времени достигли уже 2 миллионов рублей. Благодаря всяким льготам правительства и стараниям Державина долги были уплачены, и в 1806 году опека была снята, причём сам Чернышёв получал от опеки 75 тысяч рублей в год, что давало ему возможность вести праздную и обеспеченную жизнь. Однако же, по словам Державина, освобождённый от опеки Чернышёв скоро сумел наделать долгов чуть ли не вдвое больше, чем прежде.

По отзыву современника, граф Чернышёв «олицетворял собой офранцуженных екатерининских вельмож, он был очень любезен в обществе, свободно писал французские верши и довольно плохо знал русский язык», был человеком «весьма мягким, любящим общество и развлечения». А. О. Смирнова вспоминала, что на балах в Аничковом дворце «все помирали со смеху, когда старый Чернышев пускался, приседая на поворотах, с императрицей, которая насильно его выбирала в котильоне». С. П. Жихарев так отозвался о графе в своём дневнике: «Это один из самых любезных людей в свете, умный, остроумный, приветливый». В 1821 году Чернышёв издал несколько французских комедий и пословиц, написанных им для гатчинского придворного театра. Будучи театралом, в 1780-х годах принимал активное участие в любительских оперных постановках при дворе великого князя Павла Петровича, был первым исполнителем партий Педрилло («Сокол» Д. Бортнянского, 1786), Карильо («Сын-соперник, или Новая стратоника» Д. Бортнянского, 1787).

Был известен своими причудами. Так, в 1819 году на приёме в орловском имении Тагино (где Чернышёв предпочитал жить на склоне лет вдали от соблазнов столичной жизни) гости после обеда отправились в графский сад, где обнаружили деревянную хижину, покрытую берестой. На вывеске были изображены три красавицы и надпись «Aux bons gourmans», а навстречу гостям вышел прислужник в бланжевой куртке и панталонах, фартуке, с колпаком, с картой кушаний и вин, которым оказался сам граф.

В молодости граф Чернышёв был масоном, поэтому любил разные мистические сюрпризы, как, например, проваливающийся перед гостями пол и появление неизвестно откуда скелета с надписями. Ходили слухи, что незадолго до смерти Чернышёв велел выстроить каменный склеп с гробом, качающимся на цепях. По рассказам местных жителей, граф по вечерам ложился в гроб, где при свете свечей читал книгу.

Последние годы его жизни были омрачены событиями, последовавшими за восстанием декабристов. Его сын Захар и зять Муравьев были лишены всех прав и сосланы в Сибирь, а супругу разбил паралич. Граф отошёл от всяких дел, отстранился от управления делами, управлял имением и заведовал домом, вплоть до заказа обуви молодым графиням, давний приятель Чернышёвых и их сосед по орловскому имению Яков Фёдорович Скарятин. В 1828 году граф Чернышёв овдовел, здоровье его начало ухудшаться. Он скончался в 1831 году в Орле, похоронен был в мужском монастыре на кладбище у архиерейского дома. А. Я. Булгаков писал 15 января 1831 году из Москвы брату:

Наконец умер граф Г. И. Чернышев. Он был очень слаб, сделался набожен, спал всякий день в гробу, приготовляясь остаться уже навсегда в постели сей. Он скончался в самый Новый год… Перед смертью получил письмо от сына, коего полагал мертвым, но он был только ранен семь раз горцами, но имел силу написать отцу несколько строк; стало быть кончина была не совсем горестна.

Семья

С 1796 года был женат на фрейлине Елизавете Петровне Квашниной-Самариной (1773—1828), внучке П. С. Салтыкова; дочери сенатора Петра Фёдоровича Квашнина-Самарина (1743—1815) и графини Анастасии Петровны Салтыковой (1731—1830); с 1813 года кавалерственной даме ордена св. Екатерины малого креста. В браке имели семерых детей, которым родители сумели дать не только прекрасное образование, но и воспитали в них душевное благородство, и нежную любовь друг к другу:

• Захар Григорьевич (1796—1862), проходил по делу декабристов, лишён всех прав, после чего право наследования фамилии и майората перешло к старшей сестре.
• Софья Григорьевна (1799—1847), с 1828 года замужем за тайным советником Иваном Гавриловичем Кругликовым (1787—1847), он присоединил фамилию жены, получив графский титул и чернышевский майорат. В их доме воспитывались две старшие дочери декабриста В. Л. Давыдова, который писал, что невозможно быть добрее и внимательнее Софьи Григорьевны.
• Александра Григорьевна (1804—1832), с 1823 года жена декабриста Н. М. Муравьёва. Была выше среднего роста, блондинка, широковатого телосложения; жившие в Петербурге англичане находили её похожей на принцессу Шарлотту.
• Елизавета Григорьевна (1805—1858), замечательная красавица и хорошая певица, с обширным сопрано, с 1828 года замужем за тайным советником А. Д. Чертковым.
• Наталья Григорьевна (1806—1888), из всех сестер отличалась стройностью талии и очень была похожа на свою бабушку А. П. Самарину; с 1834 года замужем за генералом-от-инфантерии Н. Н. Муравьёвым-Карсским.
• Вера Григорьевна (1808—1880), с 1830 года замужем за дипломатом графом Фёдором Петровичем Паленом (1780—1863), сыном П. П. Палена. Красотой и привлекательностью отличалась от сестер, в 1840-х годах в обществе находили большое сходство между нею и графиней Росси, с той разницей, что последняя была светлой блондинкой, а Вера Григорьевна по глазам и оттенку волос брюнеткой, но белизна кожи и постоянный румянец щек принадлежал блондинке.
• Надежда Григорьевна (1813—1854), прекрасная наездница и оригинальная красавица, была мужского роста, смуглая, как цыганка, и с сильным румянцем во всю щёку, с такими выразительными темными глазами, что у неё не видно было верхних ресниц, и глаза казались как бы выходившими прямо из-под бровей; брови были густы и горизонтальны, а волосы тёмные. В 1832 году ею был увлечен А. Н. Муравьев и воспел её в стихах «Замок на Ламе»; в 1833 году к ней сватался влюблённый в неё Д. Н. Гончаров, брат Н. Н. Пушкиной. В 1834 году была пожалована во фрейлины, а в 1838 году вышла замуж за подполковника князя Г. А. Долгорукова (1811—1853).

• Yelizaveta Chernysheva.jpg

  Елизавета Петровна,
  жена
• Zakhar Chernyshov.jpeg

  Захар Григорьевич,
  сын
• Sofia Chernyshevа.jpg

  Софья Григорьевна,
  дочь
• P.F. Sokolov 026.jpg

  Александра Григорьевна,
  дочь
• Muravieva N.G.jpg

  Наталья Григорьевна,
  дочь

Ссылки

• Русские портреты XVIII—XIX столетий. Изд. Вел. Кн. Николая Михайловича. СПб. 1906. Т. II вып IV. № 153.
• Русский биографический словарь: В 25 т. /А. А. Половцов. — М., 1896—1918. Том: 29, Стр.: 308—309

Отрывок, характеризующий Чернышёв, Григорий Иванович

В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.