Коновницына, Анна Ивановна

Анна Ивановна Коновницына
Имя при рождении:	Анна Ивановна Корсакова
Дата рождения:	10 февраля 1769(1769-02-10)
Место рождения:	с. Полоная, Порховский уезд, Новгородская губерния
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	23 января (4 февраля) 1843(1843-02-04) (73 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Отец:	Иван Иванович Корсаков
Мать:	Агафья Григорьевна Коновницына
Супруг:	Пётр Петрович Коновницын
Дети:	Елизавета, Пётр, Иван, Григорий, Алексей
Награды и премии:

Графиня Анна Ивановна Коновницына, урождённая Корсакова (10 февраля 1769, с. Полоная Порховский уезд Новгородская губерния — 23 января [4 февраля] 1843, Санкт-Петербург) — супруга генерала от инфантерии графа Петра Петровича Коновницына. Кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (30 августа 1814).

Биография

Семья

Анна Ивановна родилась в семье новгородского уездного предводителя дворянства Ивана Ивановича Корсакова (1735—1805) и Агафьи Григорьевны, урождённой Коновницыной (1748—1826). Отец Анны Ивановны, выйдя в отставку в 1761 году, постоянно проживал в родовом имении Полоная, занимая в 1777—1789 годах пост уездного предводителя. Агафья Григорьевна, любившая наряжаться, танцевать, веселиться, не желала находиться в деревне и с середины 1770-х годов почти постоянно проживала в Петербурге в семье родственника — генерал-поручика П. П. Коновницына (1743—1796), ставшего в 1785 году гражданским губернатором Санкт-Петербурга.

У Анны была сестра Мария (1777—1873), в замужестве Лоррер, и братья: Алексей (1767—1811) и Никита (1776—1857), получивший в 1801 году титул князя Дондукова-Корсакова.

Образование

Анна Ивановна вместе с братьями и сестрой получила домашнее образование. Их учителем был известный масон П.-К. Шлейснер. Ежегодно с 1791 по 1794 года дети переводили труды учителя и дарили своему отцу в день его рождения. Перевод сочинения Шлейснера «Рассуждение об истинном величестве человека», осуществлённый в 1792 году Анной Ивановной, был напечатан под криптонимами автора: «Шл…..р» — и переводчицы: «А. Карс».

Брак

17 апреля 1801 года 32-летняя Анна Ивановна вышла замуж за 36-летнего Петра Петровича Коновницына (1764—1822), единственного сына Петра Петровича и Анны Еремеевны, урождённой Родзянко. Венчание «отставного Генерал-Майора и Кавалера Петра Петровича Коновницына, с дочерью отставного Гвардии Поручика и Кавалера Ивана Иванова Корсакова девицею Анною» состоялось в Санкт-Петербурге в Владимирской во Придворных слободах церкви.

Семейная жизнь

Ещё в 1798 году Пётр Петрович был уволен со службы императором Павлом I, поэтому первые годы брака супруги жили уединенно в своем небольшом имении Кярово Петербургской губернии, которое было приданым Анны Ивановны. Она всецело посвятила себя заботам о супруге и воспитанию детей и была счастлива в семейной жизни со своим «Пьерушкой», без которого «ничто на свете ей не мило». В 1806 году Коновницыны переехали в Петербург, а в 1807 году Пётр Петрович вернулся на военную службу. С началом Отечественной войны супруги были вынуждены расстаться: Коновницын отправился в действующую армию. Они отправляли друг другу по три письма в день, несмотря на все превратности военного времени. Анна Ивановна постоянно волновалась о муже, зная его отчаянную храбрость:

Береги себя для нас, ибо уверяю, что дети без тебя пропали: мне ничего мило не будет, я за себя не отвечаю, твоя жизнь всё для меня на свете…

Заботясь о его здоровье, она посылала мужу всевозможные припасы: фуфайки, носки, рубашки, кошелёк своей работы, домашний бульон, рябчиков и даже «бишевной эссенции своих Киаровскихъ померанцевъ».

Бог нас не оставит, лишь бы ты жив был, имения всего рада бы лишиться, лишь бы любезное Отечество спасено было… Вся твоя дивизия совершенно мне как своя, молюсь за всех их — Бог сохрани вас всех…

Пётр Петрович пишет жене 27 августа, сразу после Бородинского сражения:

Не хочу чинов, не хочу крестов. Семейное щастие ни с чем в свете не сравню. Милый мой друг, сердце бы тебе своё вынул…

Несмотря на все заверения супруга в любви, в одном из писем военной поры Анна Ивановна писала:

Все мужчины таковы, умри я, и ты красавицу подхватишь, и меня забудешь, — на зло жить хочу!

После окончания войны император Александр I «осыпает» генерала наградами. В 1815 году Коновницын назначается военным министром, в 1817 году производится в генералы от инфантерии, а в 1819 — получает графский титул и назначается главным директором военно-учебных заведений. Анна Ивановна получает орден Святой Екатерины 2 степени. Дочь Елизавета принята фрейлиной.

22 августа 1822 года Пётр Петрович Коновницын скончался, Анна Ивановна пережила мужа на 20 лет.

Последние годы

После смерти супруга Анна Ивановна установила перед домом в имении Кярово бюст Коновницына, позднее его перенесли в гостиную дома. На мрамор­ном постаменте над могилой в церкви она поставила образ Божией Матери. Риза образа была вылита из золотой сабли с бриллиантами «За храбрость», которой генерал был награждён за Бородинский бой.

1825 год принёс новые волнения. По делу декабристов были осуждены 2 старших сына Анны Ивановны, а также муж дочери — Михаил Нарышкин. Пётр лишён дворянства и чинов и разжалован в солдаты; Иван получил высочайшее повеление отправиться на службу на Кавказ; Нарышкин приговорен к каторжным работам. Елизавета Петровна, только что потерявшая новорожденную дочь, приняла решение ехать за мужем. Анна Ивановна, безгранично любившая своих детей, активно способствовала этому. Император Николай I писал князю А. Голицыну:

… сегодня утром мадам Коновницына почти вошла в мою спальню, именно этих женщин я опасаюсь больше всего

Помогала Анна Ивановна и другим декабристам. Дмитрий Завалишин вспоминал, что полковник Любимов, командир Тарутинского 67-го пехотного полка, в котором служил Михаил Нарышкин, дал записку надзирателю Жуковскому, адресованную графине «А. И. К.», по которой тот должен был получить 10 000 рублей. Используя эти деньги, армейский офицер должен был уничтожить бумаги Любимова, которые находились в Следственной комиссии, но еще не были досмотрены. В результате этого, «… Любимов истребил компрометировавшие его бумаги и отделался, кажется, шестимесячным арестом.» По мнению Завалишина, «… послабление относительно одного лица неизбежно влекло послабления и для других, а отступление от инструкции в одном вело к отступлению и в другом, так что Ж. попал, наконец, в полную зависимость от нас во всём.»

В августе 1826 года директор канцелярии фон Фок докладывал шефу жандармов:

Между дамами две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство — княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием всех недовольных; и нет брани злее той, которую они извергают на правительство и его слуг.

В феврале 1830 года Пётр получил отпуск для свидания с матерью. На обратном пути Коновницын заболел и скончался 22 августа (3 сентября) 1830 года от холеры и был похоронен во Владикавказе. Анна Ивановна пожелала установить доску на могиле сына, но Розен не смог выполнить просьбы, не найдя захоронения.

В 1838 году Анна Ивановна встречается с дочерью, которую не видела целых десять лет. Следуя за мужем на Кавказ, Елизавета Петровна ненадолго заезжает в Россию.

В «Воспоминаниях о гр. А. И. Коновницыной, урожд. Корсаковой» Ф. В. Булгарин отмечал, что Анна Ивановна много занималась благотворительностью.

Графиня Анна Ивановна Коновницына скончалась 23 января (4 февраля) 1843 года в Санкт-Петербурге и была похоронена рядом с мужем в имении Кярово.

Дети

В браке родились дочь и 4 сыновей.

• Елизавета (1802—1867)
• Пётр (1803—1830)
• Иван (1806—1867)
• Григорий (1809—1846)
• Алексей (1812—1852)

Анна Ивановна писала мужу:

Благослови дочь и 4 сыновей! Какова семейка! Сколько Коновницыных тебе народила, ты должен более меня любить, сударь!

• Eliz. Petr. Naryshkina (Konovnitsina).jpg

  Елизавета Петровна
• Konovnitsini.jpg

  Братья Коновницыны
• Konovnitsin Petr by Karl Gampeln.jpg

  Пётр Петрович
• Konovnitsin Ivan.jpg

  Иван Петрович

Литература

• Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича Романова (том 1. выпуск 4. Стр. 125)

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/rosarc/ra7/ra7-247-.htm «Молитесь вы за нас, а мы, кажется, не струсим …»]
• Лепёхин М. П. [russian_xviii_centure.academic.ru/415/Корсакова_Анна_Ивановна Корсакова Анна Ивановна] // Словарь русского языка XVIII века. — 1988-1999.
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:192304 Коновницына, Анна Ивановна] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Коновницына, Анна Ивановна

Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.