Тарутинский 67-й пехотный полк

67-й пехотный Тарутинский полк
Знак 67-го пехотного Тарутинского Великого Герцога Ольденбургского полка. Москва, 1910–1917 гг.
Годы существования	11 марта 1813 — 1918
Страна	Российская империя Российская империя
Входит в	17-я пехотная дивизия
Тип	пехота
Дислокация	Холмская губерния
Участие в	Отечественная война 1812 года, Заграничный поход русской армии 1813—14 гг, подавление Кавказского мятежа, Крымская война, Русско-турецкая война 1877—1878, Первая мировая война

67-й пехотный Тарутинский полк — пехотная воинская часть Русской императорской армии.

Полковой праздник — 6 октября. Старшинство по состоянию на 1914 — 29 ноября 1796 и 24 июля 1806.

Формирование

Фактически сформирован 28 января 1833 года как Тарутинский егерский полк шестибатальонного состава из двух полков — Тарутинского Пехотного полка и 28-го егерского полка, при этом:

• 1-й и 2-й действующие батальоны Тарутинского Пехотного полка стали 1-м и 2-м действующими батальонами Тарутинского егерского полка
• 1-й и 2-й действующие батальоны 28-го егерского полка стали 3-м и 4 м действущими батальонами Тарутинского егерского полка
• 3-й резервный батальон Тарутинского Пехотного полка стал 5-м резервным батальоном Тарутинского егерского полка
• 3-й й резервный батальон 28-го егерского полка стал 6-м резервным батальоном Тарутинского егерского полка

В части вплоть до 1918 года сохранялось старшинство обеих этих полков.

История Тарутинского Пехотного полка до 1833

Сформирован 11 марта 1813 года как Тарутинский Пехотный полк в составе 3-х батальонов из части Московского Гарнизонного полка. При сформировании старшинство батальонов полка установлено с 19 февраля 1711 года, полков Орлова и Кробова Московского Гарнизона.

19 февраля 1711 года в Москве были сформированы два гарнизонных полка: Орлова (потом фон-Гагена) и Коробова. 19 марта 1726 года один батальон полка фон-Гагена обращён на укомплектование разных полков, а другой присоединён к полку Коробова.

13 ноября 1727 года этот полк назван Коломенским гарнизонным. 16 апреля 1764 года из него сформированы 1-й, 2-й и 3-й Московские внутренние гарнизонные батальоны.

В 1791 года сформированы: 1-й запасной мушкетёрский батальон, и 1-й и 2-й Московские полевые батальоны. 4 августа 1794 года 1-й запасной мушкетёрский батальон назван 3-м Московским полевым батальоном и вновь сформированы 4-й, 5-й, 6-й и 7-й полевые батальоны. 3 августа 1795 года сформирован 8-й полевой батальон.

29 ноября 1796 года из всех полевых и гарнизонных батальонов сформирован восьмибатальонный Московский гарнизонный полк.

9 января 1797 года назван гарнизонным генерала от инфантерии Архарова 2-го полком.

23 апреля 1800 года он назван гарнизонным генерал-майора Рейхенберга и переформирован в 4 батальона.

22 июня 1801 года назван Московским гарнизонным полком .

20 марта 1811 года к полку присоединены Вологодский и Устюжский гарнизонные батальоны.

6 ноября 1811 года 18 рот отчислены на формирование полков: Одесского, Виленского, Тарнопольского, Симбирского и 49-го и 50-го егерских а из оставшихся 6 рот, составлен четырёхбатальоный Московский Гарнизонный полк из которого 11 марта 1813 года были сформированы Тарутинский и Бородинский пехотные полки трёхбатальоного состава, а оставшаяся часть составила Московский Внутренний Гарнизонный батальон. При сформировании у батальонов полка сохранены знамёна пожалованные 28 февраля 1798 года Гарнизонному полку генерала от Инфартерии Архарова 2-го. 6 августа 1817 года всем трём батальонам полка пожалованы новые простые знамёна без надписей.

В 1827 году в связи с Персидской войной (1826—1828), занявшей основные части Кавказского корпуса, и вследствие непродуманной политики сменившего Ермолова в качестве главнокомандующего Кавказским корпусом Паскевича началом мятежа на Северном Кавказе, был направлен туда в составе 14-й пехотной дивизии. В состав дивизии тогда входили Московский, Бутырский, Тарутинский, Бородинский пехотные, и 27-й и 28-й егерские полки.

В 1827—1831 годах принимал участие в подавлении Кавказского мятежа, зимой 1831 года, после подавления мятежа на равнинах и после образования на Кавказе Линейных батальонов, был выведен с Кавказа. 16 февраля 1831 года 3-й резервный батальон отчислен в Житомирский Пехотный полк, составив его 3-й резервный батальон, а впоследствии войдя в Бендерский 132-й пехотный полк. Тогда же был сформирован новый 3-й резервный батальон. В новом резервном батальоне до 1836 года знамени не было.

28-й егерский полк

24 июля 1806 года из 3-го батальона Тамбовского мушкетерского полка в составе 3-х батальонов был сформирован как 28-й егерский полк.

В 1812—1814 годах участвовал в кампаниях против французов в Отечественной войне и Заграничных походах.

5 января 1815 года полку пожалованы 2 серебряные трубы с надписью «За оказанное отличие в сражениях бывших под Городечной, Кенигсвартом, Бауценом и Бриенном».

5 января 1815 года полку надписью на трубах увековечено и отличие полка в сражении при селении Ла-Ротьер «За сражения под Городечном, в Силезии, под Бриенн-Ле-Шато и при селении Ла-Ротьер».

В 1827 году был направлен на Северный Кавказ в составе 14-й пехотной дивизии.

В 1827—1831 годах принимал участие в подавлении Кавказского мятежа. Зимой 1831 года был выведен с Кавказа.

История Тарутинского Пехотного полка после 1833 года

28 января 1833 года из Тарутинского Пехотного полка и 28-го егерского полка составлен Тарутинский егерский полк шестибатальонного состава.

12 мая 1833 года 3-му, 4-му действующим и 6-му резервному батальонам (прежде составлявшим 28-й егерский полк) пожалованы простые знамёна без надписей. К 30 августа 1834 года 6-й резервный батальон переформирован в «68-й Запасной полубатальон». 12 декабря 5-му резервному батальону пожаловано простое знамя без надписи. 20 июня 1838 года к знамёнам 1-го и 2-го батальонов пожалованы юбилейные александровские ленты.

20 января 1842 года 68-й Запасной полубатальон переформирован в 6-й Запасной батальон полка запасных войск.

23 февраля 1845 года 3-й действующий батальон полка отчислен в Житомирский Пехотный полк, составив его 3-й действующий батальон, тогда же был сформирован новый 3-й действующий батальон, 28 февраля 1845 года ему было пожаловано простое знамя без надписи. Вместе с батальоном было передано и его знамя, пожалованное в 1833 году. Старшинство батальона 28-го егерского полка сохранялось в 3-м батальоне Житомирского полка до 1884 года. 10 марта 1854 года были сформированы 7-й и 8-й запасные батальоны. При формировании им были выданы знамёна.

В Крымской Войне полк действовал крайне бесславно, но тем не менее впоследствии был удостоен высочайших наград. В начале сентября 1854 года батальон полка без единого выстрела со стороны коалиции оставил Евпаторию, и там беспрепятственно высадились союзники. В сражении при р. Альме полк также действовал крайне бесславно, а его командир отличился — бежал с поля боя, бросив полк. В Севастополе занимал укрепления на северной стороне и активного участия в обороне не принимал. Выдающимися делами под Инкерманом полк также не отличился, отступив с поля боя перед многократно слабейшим противником, и лишь на Чёрной полк показал себя удовлетворительно.

5-й и 6-й батальоны полка в 1854—1856 годах стояли в Симферополе, и активного участия в боевых действиях не принимали.

С 17 апреля 1856 года — Тарутинский пехотный полк.

23 августа расформированы 7-й и 8-й запасные батальоны. Чины 5-го и 6-го батальонов уволены в бессрочный отпуск (больше не собирались).

30 августа 1-му, 2-му, 3-му и 4-му батальонам полка пожалованы нагрудные для офицеров и головные знаки для нижних чинов с надписью: «За Севастополь 1854 и 1855 годов».

С 25 марта 1864 года 67-й Тарутинский пехотный полк Великаго герцога Ольденбургского.

13 августа переформирован в трёхбатальонный состав: 4-й батальон расформирован поротно на составление 43-го, 44-го, 45-го и 64-го резервных батальонов (упразднены в 1873 году) и формально расформированы 5-й и 6-й батальоны.

В турецкую кампанию 1877—1878 годов полк действовал на Европейском театре войны в составе нижнедунайского отряда.

14 января 1878 года отличился при штурме Базаржика, за что 17 апреля 1878 года 1-му 2-му и 3-му батальонам полка пожалованы Георгиевские знамена с надписью «За Базарджик 14 января 1878 года».

В 1879 году из стрелковых рот батальонов полка сформирован 4-й батальон. Батальону выдано простое знамя прежнего 4-го батальона.

В 1884 году установлено общее старшинство полка от 29 ноября 1796 года, но с сохранением старшинства 28-го егерского полка — 24 июля 1806 года

По состоянию на 1884 год 1-й и 2-й батальоны полка имели старшинство 19 февраля 1711 года, полков Орлова и Кробова Московского Гарнизона, а 3-й батальон имел старшинство 28-го егерского полка — 1763 года.

В июне 1905 года полк был направлен на Дальний Восток, но участия в кампании принять не успел.

В 1911 году полк дислоцировался в г. Ковель (Волынская губерния).

Высочайшим приказом от 26 июля 1914 года в связи с началом войны с Германией полку велено именоваться 67-м пехотным Тарутинским полком.

Знаки отличия полка к 1914 году

• юбилейное Георгиевское знамя с надписью «За Базарджик 14 января 1878 года» с юбилейной александровской лентой «1811—1911» (пожалованы 29 ноября 1896 года)
• 2 серебряные трубы с надписью «28-го егерскаго полка, за сражения: под Городечной, в Силезии, под Бриенн-Ле-Шато и при селении Ла-Ротьер»
• знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За Севастополь 1854 и 1855 годов»

Дислокации полка

1834—1854 годы:

• 1834 — Зарайск
• 1834—1840 — Жиздра
• 1840—1841 — Ростов, Ярославской губ.
• 1841—1848 — Нижний Новгород
• 1848—1849 — Москва
• 1849—1851 — Звенигород, Руза, Ржев и Зубцов
• 1851—1854 — Нижний Новгород

Шефы полка Великие Герцоги Ольденбургские

• 15.07.1860 — 4.06.1900 — великий герцог Ольденбургский Петр
• 4.06.1900 — 26.07.1914 — великий герцог Фридрих Август II

Командиры полка

• 29.08.1822–"10.12.1826" — полковник Любимов, Роман Васильевич
• xx.xx.1856 — 09.03.1859 — полковник Свечин, Владимир Константинович
• 09.03.1859 — xx.xx.xxxx — полковник Пепкин, Николай Иванович
• xx.xx.1865 — xx.xx.xxxx — полковник Елец, Люциан Адамович
• xx.xx.xxxx — xx.xx.xxxx — полковник Повало-Швейковский, Александр Николаевич
• на 01.05.1901 и 01.07.1903 — полковник Соболев, Николай Константинович
• на 01.05.1909 и 01.03.1911 — полковник Попов, Георгий Алексеевич
• 08.07.1911 — 11.10.1913 — полковник Ларионов, Николай Степанович
• 11.10.1913 — 19.04.1915 полковник (с 02.11.1914 генерал-майор) Глоба, Александр Васильевич
• 01.05.1915 — после 01.08.1916 — полковник Листовский, Антон Эдуардович
• 31.10.1916 — 30.07.1917 — полковник Поляков, Пётр Иванович
• 19.08.1917 — после 19.09.1917 — полковник Ступин, Всеволод Васильевич

Известные люди, служившие в полку

• Славен, Пётр Антонович
• Нарышкин, Михаил Михайлович

Литература

• Памятная книжка Волынской губернии на 1912 год. — Житомир: Волынская Губернская типография, 1911. — С. 135—136.
• Рышков М. А. [www.runivers.ru/lib/book6916/197105/ Очерки из истории 67-го пехотного Тарутинского Великого герцога Ольденбургского полка]. — СПб.: Типо-Литография инжен. М. С. Персона, 1896. — 95 с.

• [www.runivers.ru/lib/book3363/17192/ 5-й и 6-й пехотные, и 1-й и 2-й резервные кавалерийские корпуса] // Хроника Российской Императорской армии: в 7-и частях. — СПб.: Воен. тип., 1852. — Т. 5.

• [www.runivers.ru/lib/book4724/58138/ Гренадерские и пехотные полки (Справочная книжка императорской Главной квартиры)] / Под ред. В. К. Шенка. — 2-е изд. испр. и доп. по 10 февраля 1910 г. — СПб.: Тип. В. Д. Смирнова, 1910. — 232 с.
• Энциклопедия военных и морских наук: в 8 томах / Под ред. Г. А. Леера. — СПб.: Тип. В. Безобразова и К°, 1895. — Т. 7: Русско-турецкая война 1828—29 г. — Тяжущиеся. — С. 441.

Отрывок, характеризующий Тарутинский 67-й пехотный полк

– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?