Старооскольский 128-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
128-й пехотный Старооскольский полк
Годы существования

6 апреля 1863 г - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

32-я пехотная дивизия

Тип

пехота

Дислокация

Заславль Волынская губерния

Участие в

Русско-турецкая война 1877—1878,
Первая мировая война

Старооскольский 128-й пехотный полк
Полковой праздник — 6 декабря
Старшинство по состоянию на 1914: 14 февраля 1831 г





История полка

Полк составился в 1863 году из 4-го кадрового и резервных 5-го и 6-го батальонов Люблинского пехотного полка как Люблинский резервный полк
каждый из этих батальонов до 1884 имел собственную историю, старшинство и знаки отличия.
к августу 1863 полк приведен в трехбатальонный состав
с 13 августа 1863 — Старооскольский пехотный полк
с 25 марта 1864 — 128-й Старооскольский пехотный полк
в 1879 году сформирован 4-й батальон полка
18 марта 1884 всем батальонам полка присвоено старшинство от даты формирования Люблинского пехотного полка, как части, сформированной из его половины
тогда же переписана и история части, ставшей таким образом до 1863 года копией истории Люблинского пехотного полка
одновременно с этим уничтожалась история и изменялись знаки отличия батальонов, входивших в состав полка

Боевые Кампании полка (с 1863года)
Русско-турецкая война 1877—1878
Первая мировая война

1-й батальон полка

1-м батальоном полка с 1863 года стал 4-й батальон Люблинского пехотного полка
история батальона

батальон сформирован 9 февраля 1834 как 4-й действующий батальон Люблинского Егерского полка
примеч.батальону установлено старшинство 1731года, как сформированному из чинов тогдашнего 2-го батальона Люблинского полка(расформирован в декабре 1845),
имевшего это старшинство(получил в бытность 3-м батальоном Минского полка, от полков Закамской милиции)
11 апреля 1834 пожаловано простое знамя без надписи
20 июня 1838 к знамени батальона пожалована юбилейная лента
примеч. лента эта накладывалась на все знамена, бывшие в батальоне. в 1884 была сдана в арсенал
25 декабря 1849 батальону пожалован Гренадерский бой (за отличие в Венгерском походе), впоследствии — поход за военное отличие
30 августа 1856 пожаловано георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 годах»
30 августа 1859 пожаловано георгиевское знамя с надписью «За переправу через Дунай 11 Марта 1854 и за Севастополь в 1854 и 1855 годах»
примеч. это знамя с 1884 стало полковым знаменем 128-го Старооскольского полка
6 апреля 1863 перечислен в новый Люблинский резервный полк, составив его 1-й батальон
17 апреля 1878 пожалованы знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»
приказом от 18 марта 1884 старшинство батальона упразднено и юбилейная лента сдана в арсенал

Боевые Кампании Батальона до 1884
Венгерский поход 1849 года
Крымская война
Русско-турецкая война 1877—1878

знаки отличия батальона на 1884

  • георгиевское знамя с надписью «За переправу через Дунай 11 Марта 1854 и за Севастополь в 1854 и 1855 годах» с юбилейной александровской лентой
  • знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»
  • поход за военное отличие

2-й батальон полка

2-м батальоном полка с 1863 года стал 5-й батальон Люблинского пехотного полка

история батальона
батальон сформирован 30 апреля 1802 года как 3-й батальон Белевского мушкетерского полка
примеч.батальону установлено старшинство 1763 года, как сформированному из чинов 1го и 2го батальонов Белевского полка, имевшего это старшинство
при сформировании батальону выдано два простых знамени, из числа пожалованных Мушкетерскому Генерал-Майора Мансурова 1-го полку 1 февраля 1799
в 1804 вместе с полком переведен на Кавказ
21 августа 1814 в батальоне оставлено 1 знамя
в 1819 батальон в кадровом составе со своим знаменем вместе с полком убыл с Кавказа.
примеч. При этом Белевский полк приказом Ермолова переименован в Мингрельский(впрочем на изменения старшинство батальонов, сохранивших знамена это не распространялось)
поэтому в 1819—1825 батальон носил именование батальона Мингрельского пехотного полка
это переименование Высочайше отменено 11 мая 1825 и полк стал снова называться Белевским
28 января 1824 пожаловано новое простое знамя без надписи
9 мая 1830 назван 3-м резервным батальоном Белевского пехотного полка
16 февраля 1831 батальон отчислен на сформирование Люблинского пехотного полка, составив его 3-й резервный батальон
примеч.при этом батальон сохранил знамя пожалованное в 1824
28 января 1833 назван 4-м резервным батальоном Люблинского Егерского полка
9 февраля 1834 стал 5-м резервным батальоном Люблинского Егерского полка
23 августа 1856 все чины батальона уволены в бессрочный отпуск
летом 1863 вновь собран из бессрочно-отпускных и рекрут как 2-й батальон Люблинского резервного полка, вскоре ставшего Старооскольским пехотным полком
17 апреля 1878 пожалованы знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»
приказом от 18 марта 1884 старшинство батальона упразднено и юбилейная лента сдана в арсенал

Боевые Кампании Батальона до 1884
Русско-турецкая война (1806—1812)
покорение Кавказа в 1804—1819.
Крымская война
Русско-турецкая война 1877—1878

знаки отличия батальона на 1884

  • юбилейное простое знамя с юбилейной александровской лентой «1763-1863»
  • знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»

3-й батальон полка

3-м батальоном полка с 1863 года стал 6-й батальон Люблинского пехотного полка

история батальона

30 августа 1834 сформирован как запасной полубатальон № 59 Люблинского Егерского полка
примеч.батальону при этом установлено старшинство 1763года, как сформированному из чинов резервного батальона Люблинского полка(см историю 2-го батальона) </i>
20 января 1842 запасной полубатальон № 59 переформирован в 6-й запасной батальон Люблинского Егерского полка
10 марта 1854 стал 6-м резервным батальоном Люблинского Егерского полка
23 августа 1856 все чины батальона уволены в бессрочный отпуск
30 августа 1856 батальону пожаловано георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 годах»
примеч.до этого в батальоне было простое знамя без надписи</i>
летом 1863 вновь собран из бессрочно-отпускных и рекрут как 3-й батальон Люблинского резервного полка, вскоре ставшего Старооскольским пехотным полком
21 сентября 1865 в честь столетнего юбилея батальону пожаловано юбилейное георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 годах» с юбилейной лентой «1763-1863» 17 апреля 1878 пожалованы знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»
приказом от 18 марта 1884 старшинство батальона упразднено и юбилейная лента сдана в арсенал

Боевые Кампании Батальона до 1884
Крымская война
Русско-турецкая война 1877—1878

знаки отличия батальона на 1884

  • юбилейное простое знамя с юбилейной александровской лентой «1763-1863»
  • знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»

4-й батальон полка

история батальона
сформирован 7 апреля 1879 из стрелковых рот 1-го,2-го и 3-го батальонов
при сформировании батальону выдано простое знамя 8-го запасного батальона Люблинского Егерского полка
примеч.8-й запасной батальон Люблинского Егерского полка был сформирован 10 марта 1854, в том же году ему было выдано простое знамя без надписи
приказом от 23 августа 1856 года 8-й батальон был расформирован

Боевые Кампании Батальона до 1884
не участвовал

знаки отличия батальона на 1884

  • простое знамя без надписи
  • знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»

Командиры полка

Знаки отличия полка к 1914

  • георгиевское знамя с надписью «За переправу через Дунай 11 Марта 1854 и за Севастополь в 1854 и 1855 годах»(пожалованное 1-му батальону полка)
  • знаки нагрудные для офицеров и головные для нижних чинов с надписью: «За отличие в турецкую войну 1877 и 1878 годах»(во всем полку)
  • поход за военное отличие(в 1-м батальоне полка)

Напишите отзыв о статье "Старооскольский 128-й пехотный полк"

Литература

  • Ежегодник русской армии за …. 1868—1881. Санкт-Петербург, Военная типография
  • Хроника Российской Императорской Армии том V, 1852. Санкт-Петербург, Военная типография
  • Хроника Российской Императорской армии, собранная князем Долгоруким, СПб 1799 г.
  • Гизетти А. Л. Хроника Кавказских войск. Тифлис, 1896г

Другие части этого имени

Память

  • В Старом Осколе в 2012 году центральная улица Северо-Восточного района была названа в честь Старооскольского полка.

Примечания

  • Все даты приведены по старому стилю
  1. Илл. 967. Штаб-офицер и Гренадер Старооскольского Мушкетерского полка. 1797-1801. // Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению: в 30 т., в 60 кн. / Под ред. А. В. Висковатова.Коллекция Винкёйзена

Отрывок, характеризующий Старооскольский 128-й пехотный полк

– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.