Днепровский 46-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Днепровский.
46-й пехотный Днепровский полк
Годы существования

6 марта 1775 года
Старшинство с 30 августа 1769 года - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

12-я пехотная дивизия (12 АК)

Тип

пехота

Дислокация

Проскуров, Подольская губерния

Участие в

46-й пехотный Днепровский полк — воинское формирование Русской императорской армии. Старшинство — 30 августа 1769 г. Полковой праздник — 29 Июня.





Формирование и кампании полка

Полк сформирован 6 марта 1775 года из Московского легиона, в составе двух 6-ротных батальонов (каждый из 1 гренадерской и 5 мушкёрских рот). Старшинство полка установлено с 30 августа 1769 года, то есть со времени образования Московского легиона из других полков: Оренбургского, Казанского и Уфимского, Грузинского, гусарского и команды яицких казаков.

Полк участвовал в Крымском походе 1776 года, в 1789 году полк сражался против турок. Затем днепровцы сражались в Польше против повстанцев Костюшко. 26 мая 1794 года полк находился при разбитии поляков под Щекочином; 29 сентября — при разбитии корпуса Костюшко и пленении его под Мацеёвицами; 24 октября — при штурме Праги.

С 1798 года полк назывался по именам шефов и с 1801 года имя Днепровского ему было возвращено и он стал мушкетёрским.

В 1799 году полк вошёл в состав корпуса генерала Германа, назначенного для экспедиции в Голландию. Посаженный на корабли в Ревеле полк был отправлен первоначально в Англию, а затем вместе с английскими войсками перевезён в Голландию, где при самых неблагоприятных условиях 8 сентября ночью атаковал у местечка Слапер-Дейск неприятельские позиции, выбиль французов из деревень Камп и Грет и вышел на Вергенскую дорогу, где и разделил печальную судьбу союзных войск.

В 1802 году полк приведён в состав трёх 4-ротных батальонов.

В кампании 1807 года в Восточной Пруссии Днепровский полк участвовал в делах при Ландсберге и Прейсиш-Эйлау.

В начале 1809 года полк перешёл в Галицию, 7 апреля переправился через Дунай и, присоединившись к действовавшим против турок войскам, участвовал в штурме Базарджика и пленении сераскира Пеливана; с 29 мая по 18 июня находился при блокаде Варны, 23 июня при штурме Шумлы, 26 августа в сражении пад Батином.

В 1811 году из мушкетёрского переименован в пехотный полк.

Во время Отечественной войны 1812 года полк входил в состав 3-й резервной армии генерала Тормасова и участвовал в следующих делах: 15 июля во взятии Кобрина, 31 июля в сражении при Городечне, 6 октября в бою при местечке Бяле, 10 ноября при занятии Борисова, с 16 по 28 ноября в преследовании французов до Вильны.

В 1813 году полк находился при взятии 16 января Бромберга, 1 февраля — Познани, 23 февраля — Франкфурта-на-Одере, с 28 февраля по 1 апреля при блокаде крепости Кюстрина. Затем Днепровцы приняли участие 5, 6 и 7 октября в битве под Лейпцигом и преследовании французов через Кассель и Брауншвейг, в блокаде Гамбурга и в декабре в атаке и взятии Блинштата.

В кампании 1814 года полк особенно отличился 17 и 20 января при Бриенне и Ла-Ротьере, 11 февраля во взятии Суассона, 28 февраля в сражении при Краоне.

С началом в 1828 году русско-турецкой войны Днепровский полк был отправлен в пределы Молдавии и с 29 апреля по 7 июня находился при осаде и штурме крепости Браилова, 8 июля удачными действиями способствовал поражению неприятельской кавалерии у крепости Шумлы, а 19 июля у Чифлика, 18 сентября участвовал в сражении при Куртепе. 3 октября вступил в Варну.

В 1833 году, при общей реформе армейских полков Днепровский полк приведён в 6-батальонный состав, причём 22 января к нему были присоединены 2-й батальон 37-го егерского полка и 2-й и 3-й батальоны 39-го егерского полка.

14 июня 1841 года отделена одна рота на формирование 6-го резервного батальона Тенгинского полка.

В 1849 году, при усмирении восстания в Венгрии, полк, в составе колонны генерал-лейтенанта Бушена, принял участие 12 июня в занятии Кашау, 16 июня в сражении под Токаем, 21 июля в сражении при Дебречине.

В 1853 году сформированы 7-й и 8-й запасные батальоны.

В 1854 году полк в январе вступил в пределы Малой Валахии и принял участие в обложении Калафата, в отражении нападений турок на Мало-Валахский отряд и после снятия осады с Силистрии вернулся в Россию.

В то время, как действующие батальоны полка находились в пределах Турции, резервный и запасные батальоны были собраны в Одессе и находились при её бомбардировке английским флотом, причём две роты резервного батальона, состоя в прикрытии орудий 16-й артиллерийской бригады, своим метким огнём принудили к сдаче севший на мель английский пароходо-фрегат «Тигр» и, сняв с него пленных, взорвали его.

От границ Турции полк форсированным маршем был направлен в Крым и принял участие в обороне Севастополя.

23 августа 1856 года 4-й батальон переименован в 4-й резервный, а 5, 6, 7-й и 8-й батальоны расформированы. Вместо них при первых трёх батальонах сформированы три стрелковые роты.

14 октября 1863 года из 4-го резервного батальона и бессрочно-отпускных бывших 5-го и 6-го батальонов Днепровского полка был сформирован Царицынский пехотный полк. В 1864 году Днепровский полк получил № 46.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Днепровский полк входил в состав Рущукского отряда и участвовал в боях под Пиргосом 10 июля и 7 ноября, и Кадыкиоем 23 августа. Особенно геройски полк действовал в бою 7 ноября, где 10-я рота в течение часа штыками отбивала атаки значительно превосходящих сил; рота лишилась всех офицеров и была выведена из огня фельдфебелем. 14 и 30 ноября полк в составе своей бригады, участвовал в отбитии атак на Мечкинские позиции и в преследовании турок к реке Ломур а в январе находился в усиленной рекогносцировке цировке между реками Лом и Дунай.

В 1879 году полк приведён в четырёхбатальонный состав по 4 роты в каждом.

Полк в белом движении

Осенью 1919 года в Проскурове из кадра полков бывшей 12-й пехотной дивизии РИА был сформирован караульный батальон. 4 декабря 1919 года батальон был переименован в Отдельный кадровый батальон 46-го пехотного Днепровского полка, и кадры всех остальных полков дивизии были из него выведены. 24 декабря батальон был сведён в одну роту и влит в 48-й Одесский пехотный полк.

Знаки отличия полка

  • Полковое Георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 гг.» с Александровской юбилейной лентой. Пожаловано высочайшей грамотой от 3 декабря 1858 года.
  • Серебряные трубы с надписью «Днепровскому пехотному полку в воздаяние отличных подвигов, оказанных в сражениях, бывших 1814 года января 17 при Бриенн-Ле-Шато и 20-го при с. Ла-Ротьер». Пожалованы 24 декабря 1814 года.
  • Поход за военные отличия. Пожалован 6 апреля 1830 года за отличия в русско-турецкую войну 1828 и 1829 годов (во всех 4 батальонах).
  • Знаки лиа шапки с надписью «За отличия 7, 14 и 30 ноября 1877 г.». Пожалованы 17 апреля 1877 года.

Шефы полка

Командиры полка

Известные люди, служившие в полку

В культуре

Повседневная жизнь полка в период 1890—1894 годов изображена в повести А. И. Куприна «Поединок», а характеры офицеров послужили прототипами для этой повести. Также некоторые события в полку в тот период описаны в автобиографии Куприна.[2]

Другие формирования этого имени

  • Днепровский пикинерный полк, Днепровский инженерный полк (ошибка - Днепровский пикинерный полк), Днепровский карабинерный полк (ошибка - Днепровский пикинерный полк), Днепровский Приморский гренадерский полк — все эти полки существовали в русской армии в XVIII веке.

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Гренадерские и пехотные полки. Изд. 2-е. Справочная книжка Императорского Главной квартиры. Под ред. В. К. Шенк. СПб., 1909

Напишите отзыв о статье "Днепровский 46-й пехотный полк"

Примечания

  1. ↑ [www.regiment.ru/bio/B/413.htm Байковский Александр Прокофьевич]//regiment.ru
  2. ↑ В. Н. Афанасьев — [www.gramma.ru/BIB/3/af04.html А. И. Куприн. Критико-биографический очерк].- М.: Художественная литература, 1960.

Отрывок, характеризующий Днепровский 46-й пехотный полк

– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Днепровский_46-й_пехотный_полк&oldid=81396410»