Поединок (повесть)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поединок
Жанр:

повесть

Автор:

Александр Иванович Куприн

Язык оригинала:

русский

Дата первой публикации:

1905

«Поединок» — повесть Александра Ивановича Куприна, опубликованная в 1905 году. В повести описывается история конфликта молодого подпоручика Ромашова со старшим офицером, который развивается на фоне столкновения романтического мировоззрения интеллигентного юноши с миром захолустного пехотного полка, с его провинциальными нравами, муштрой и пошлостью офицерского общества. Самое значительное произведение в творчестве Куприна[1][2].

Первое издание «Поединка» вышло в свет с посвящением: «Максиму Горькому с чувством искренней дружбы и глубокого уважения эту повесть посвящает автор». По собственному признанию автора, влияние Горького определили «все смелое и буйное в повести»[3].





Главные герои

  • Юрий Алексеевич Ромашов — подпоручик
  • Владимир Ефимович Николаев — поручик
  • Александра Петровна Николаева (Шурочка) — жена поручика Николаева
  • Шульгович — полковник, командир полка
  • Василий Нилович Назанский — поручик
  • Павел Павлович Веткин — поручик
  • Раиса Александровна Петерсон — любовница Ромашова
  • Бек-Агамалов — адъютант, поручик
  • Лех — подполковник
  • Осадчий — капитан
  • Диц — штабс-капитан
  • Петерсон — капитан
  • Слива — капитан
  • Гайнан — денщик подпоручика Ромашова

Прототипы образов повести

В 1890 году, окончив военное училище, Куприн в чине подпоручика был зачислен в 46-й Днепровский пехотный полк, стоявший в Подольской губернии, в городе Проскурове. В 1894 году Куприн вышел в отставку. Проскуров того времени и полк легко узнаваемы в повести.

Прототип города

Согласно словарю Брокгауза и Ефрона «Проскуров в то время — уездный город Подольской губернии, расположен на низменной равнине, окруженной возвышенными холмами, при впадении речки Плоской в Буг; станция Юго-Западной железной дороги. В 1897 г. жителей 22915 (13783 мужч. и 9132 женщ.). По данным 1896 г., православные составляли 29,8 %, католики 30,1 %, евреи 39,5 %.»[4]

Описание Проскурова 1898 года и жизни офицера в нём, отражены в мемуарах генерал-лейтенанта Генерального штаба А. С. Лукомского, в то время адъютанта штаба 12-й пехотной дивизии, в которую входил 46-й полк Куприна:

Данные о жизни в Проскурове были не особенно утешительны, и я отправился туда без особого удовольствия. Проскуров, как город, произвел на меня просто удручающее впечатление. Это было скорей грязное еврейское местечко, с одной только мощеной главной улицей. … Но вообще жизнь в Проскурове и сам Проскуров мне страшно надоели, я просто стал опасаться, что могу спиться. А тут ещё приближалась весна, и Проскуров стал превращаться в непролазное болото. … . В те вечера, в которые я никуда не ходил, я просто изнывал дома. Нападала такая тоска, что не хотелось и читать. Куда-либо идти «на огонек» не хотелось: опять водка и карты.

А. С. Лукомский[5][6]

Прототипы героев

По мнению биографа Куприна В. Н. Афанасьева «верность Куприна фактам биографии отдельных офицеров Днепровского полка, послуживших ему прототипами, в некоторых случаях просто поразительна»[3].

В этом легко убедиться, сопоставляя, то, что говорится в повести о полковом казначее, члене полкового суда штабс-капитане Дорошенко, с официальными данными послужного списка его возможного прототипа штабс-капитана Дорошевича[3].

Прототипом Бек-Агамалова является сослуживец Куприна С. Бек-Бузаров[3].

Прототипом образа батальонного адъютанта Олизара послужил другой сослуживец Куприна — адъютант Олифер Николай Константинович, «из потомственных дворян Воронежской губернии», служил в Днепровском полку с 1889 по 1897 год, причем с начала службы и по 1894 год был батальонным адъютантом[3].

В автобиографии Куприна, относящейся к 1913 году, рассказывается о его столкновении с командиром полка, Александром Прокофьевичем Байковским, причем старый полковник охарактеризован так, что невольно вспоминается командир полка, в котором служит Ромашов, — Шульгович[3]. Куприн описал его в своей автобиографии как «человека, в душе прекрасного, доброго и даже сентиментального, но притворявшегося на службе крикуном, бурбоном и грубияном»[6].

Отзывы и критика

Максим Горький высоко оценил произведение Куприна:

Великолепная повесть, я полагаю, что на всех честных, думающих офицеров она должна произвести неотразимое впечатление.

Максим Горький[7]

Повесть Куприна приветствовал А. В. Луначарский, посвятив ей большую статью «О чести» в журнале «Правда», осень 1905 года.

Не могу также не обратить внимания читателя на прекрасные страницы Куприна — настоящее обращение к армии. Хочется думать, что не один офицер, прочтя эти красноречивые страницы… услышит в себе голос настоящей чести.

— А.В. Луначарский[8]

По определению К. Паустовского, одна из самых волнующих сцен повести — ночная встреча у полотна железной дороги Ромашова с Хлебниковым — «одна из лучших… в русской литературе»[9].

В противовес положительной оценке, данной «Поединку», генерал-лейтенант П. А. Гейсман обвинял Куприна в клевете на армию, в покушении на подрыв государственного строя[3].

Экранизации

  • Поединок (1910), режиссёр — Андре Мэтра
  • Поединок (1957), режиссёр — Владимир Петров
  • Шурочка (1982), режиссёр — Иосиф Хейфиц
  • Юнкера (2009), режиссёр - Игорь Черницкий
  • Подпоручикъ Ромашовъ (2012), режиссёр — Игорь Черницкий
  • Куприн. Поединок (2014), 4 серии, режиссёр — Андрей Малюков

Мюзикл

«Поединок», музыка — Владимир Баскин, либретто — Вячеслав Вербин.

Напишите отзыв о статье "Поединок (повесть)"

Примечания

  1. Питляр И. А. [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke3/ke3-9083.htm?cmd=p&istext=1 Куприн] // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М.: Сов. энцикл., 1962—1978. Т. 3: Иаков — Лакснесс. — 1966. — Стб. 908—912
  2. Бабичева Ю. В. [feb-web.ru/feb/irl/rl0/rl4/rl4-3732.htm?cmd=p Александр Куприн] // История русской литературы: В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980—1983. Т. 4. Литература конца XIX — начала XX века (1881—1917). / Ред. тома: К. Д. Муратова. — 1983. — С. 373—394.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 В. Н. Афанасьев — [www.gramma.ru/BIB/3/af04.html А. И. Куприн. Критико-биографический очерк.] — М.: Художественная литература, 1960.
  4. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон. 1890—1907.
  5. Лукомский А.С. - [www.grwar.ru/library/Lukomsky/LK_003.html Очерки из моей жизни], Вопросы Истории, №3, 2001
  6. 1 2 Ефим ГОРБАТЫЙ – [moyagazeta.com/article/a-177.html Проскуров в воспоминаниях русского генерала]// "Моя газета+", 21.04.09
  7. Вас. Регинин. Из беседы с М. Горьким, "Биржевые ведомости", 1905, № 8888, 22 июня.
  8. Журнал "Правда", 1905, № 9-10, стр. 174.
  9. А. И. Куприн, Собр. соч. в 6-ти томах, т. 1, Гослитиздат, М. 1957, стр. 17. Вступительная статья К. Паустовского «Поток жизни» (заметки о прозе Куприна).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Поединок (повесть)

И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.