Муртаза (хан)

Муртаза (مرتضی) — один из последних ханов Золотой орды, старший сын хана Ахмата, убитого вскоре после неудачного похода на Русь, завершившегося стоянием на Угре.

При отступлении хана Ахмата от Угры Муртаза совершил набег на русские земли, захватив города Конин и Юхово и даже пытался обосноваться там, но при приближении братьев Ивана III Андрея Большого и Андрея Меньшого отступил в степь.

После гибели Ахмат-хана борьбу за наследство продолжили его сыновья Муртаза, Сайид-Ахмад II и Шейх-Ахмед. Они уже не обладали такой властью как их отец, но могли собрать достаточное число сторонников, что позволяло им оставаться на политической арене ещё около 50 лет. Муртаза скорее всего был старшим из выживших сыновей. После убийства Ахмад-хана его бекляри-бек Тимур мангыт, сумел найти в степи старших детей хана Муртазу и Сайид-Ахмада и скрылся с ними в Крыму. Крымский хан Менгли I Герай охотно принял беглецов, но относился к ним скорее как к почётным пленникам, чем к гостям или союзникам.

Ибак, Муса и Ямгучи, убившие хана Ахмата в результате внезапного набега, и не пытались захватить ханскую власть. Они не имели достаточной поддержки ордынской знати. Возник вакуум власти, в результате ханом был провозглашен единственный реальный и легитимный претендент Шейх-Ахмед, что произошло в конце 1481 или в 1482 году.

Его старшие братья в 1485 году попытались бежать из Крыма, Менгли-Гирею удалось захватить Муртазу, но Сайид-Ахмату вместе с Тимур мангытом удалось бежать в Дешт-и-Кипчак. Там Сайид-Ахмат был также провозглашен ханом, но до конфронтации между братьями дело не дошло. В том же или в следующем году Сайид-Ахмат и Тимур мангыт внезапно напали на Менгли-Гирея, когда он распустил основное войско. Им удалось освободить Муртазу, но осада столицы, которую оборонял Менгли-Гирей к результату не привела. Братья разорили Эски-Кырым и пытались захватить турецкую Кафу. Не добившись особых успехов, при отступлении из Крыма они были атакованы Менгли-Гиреем, который уже успел мобилизовать какие-то силы и отбил у братьев всех пленников.

Несмотря на отступление из Крыма, братья чувствовали себя победителями, а Муртаза провозгласил себя ханом. В это время в степи было уже три хана, но до столкновения дело не доходило. В 1486 году Муртаза сделал попытку лишить престола Менгли-Гирея с помощью его старшего брата Нур-Девлета, который в это время находился в Москве, то ли в почётном плену, то ли на службе у Ивана III и в этом году был посажен Касимовским ханом. Муртаза направил письма Нур-Девлету и Ивану с послом Шах-Баглулом, но Иван перехватил оба письма и не желая разрывать отношений с верным союзником Менгли-Гиреем, отправил письма ему. После этого с целью предотвращении враждебных действий на южные рубежи Иван III выдвинул войско под командованием того же Нур-Девлета.

Неуспех этой авантюры сильно подорвал авторитет Муртазы. Его брат Сайид-Ахмат всё более сближается с Шейх-Ахмедом. В 1490 Шейх-Ахмед и Сайид-Ахмат со своим союзником Астраханским ханом Абд ал-Керимом предпринимают попытку захвата Крыма. Они разоряют северные земли Крыма, но Менгли-Гирей быстро сумел мобилизовать свои силы, и получил 2000 янычар от турецкого султана Баязида II, а Иван III двинул на юг войско под командованием казанского хана Мухаммед-Амина и нового Касимовского хана Сатылгана, сына Нур-Девлета. Братья срочно отступили в свои владения.

Баязид II, видимо, намеревался отправить против ордынцев карательную экспедицию, чтобы наказать их за нападение на его верного вассала. Тогда Муртаза направил ему послание, в котором отделял себя от братьев, говорил, что в Крым он не ходил, что во всём виноват Сайид-хан, но и тот раскаивается в своём поступке. Успокоенный мирными заверениями, Баязид не стал начинать карательной операции. Шейх-Ахмат для улучшения отношений с ногайцами в 1493 г. поспешил жениться на дочери Мусы, что вызвало негативную реакцию ордынской знати, которая свергла его и поставила ханом Муртазу. При этом его соправитель Сайид-хан и бекляри-бек Хаджике мангыт остались на своих местах. Однако уже в июне 1494 Шейх-Ахмат вернул власть, а Муртаза и бекляри-бек Хаджике скрылись на Тереке у черкесов. Новым бекляри-беком был назначен Таваккул, сын Тимур мангыта, бывшего бекляри-беком ещё у Ахмата. Сайид-хан оставался соправителем, но после этого в политике активного участия не принимал.

В 1498 году Муртаза вёл переговоры с литовским князем Александром Ягеллоном, прося у него убежища.

Зимой 1500-01 Шейх-Ахмед готовит нападение на Крым, он призывает своих братьев Сайид-хана и даже Муртазу, а также старого союзника астраханскому хана Абд ал-Керима. Однако в походе не участвовал. После ряда военных и дипломатических неудач Шейх-Ахмед в 1504 году оказался в литовском плену. Муртаза был одним из легитимных претендентов на ханскую власть, но видимо из-за возраста никакой активности не проявлял.

Ногайцы неоднократно обращались к Сигизмунду с просьбой освободить Шейх-Ахмета, надеясь восстановить статус Золотой орды. Не дождавшись его освобождения они предлагали занять престол Муртазе, но тот отказался указав на младшего брата Хаджике, который был калгой при Шейх-Ахмете. Осенью 1514 года Хаджике провозгласили ханом на Тереке в присутствии братьев Хаджике Муртазы, Музаффара и ногайской знати. Акт этот был нужен ногайскому бию Шейх-Мухаммеду, который назначался бекляри-беком при хане Золотой орды, что существенно поднимало его статус. Однако в 1519 году Шейх-Мухаммад был разбит казахами, а затем убит астраханским ханом Джанибеком и Хаджике лишился своего министра-покровителя.

Источник

• Почекаев Р. Ю. Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. — СПб.: Евразия, 2010. — 408 с. — ISBN 978-5-91852-010-9.

Отрывок, характеризующий Муртаза (хан)

– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!