Ахмат (хан Большой Орды)

Ахмат
Хан Большой Орды
1460 — 1481
Предшественник:	Сайид-Ахмад I
Преемник:	Шейх-Ахмед

Ахма́т (в восточных источниках Ахме́д, тат. Əxmət , Әхмәт , آحمد‎; ум. 6 января 1481) — хан Большой Орды (совместно со старшим братом с 1460 г., единолично с 1471 г.). Сын хана Кучук-Мухаммеда. Последний ордынский правитель, в политической зависимости от которого находились московские князья. Проводил политику, направленную на консолидацию татарских государств, стремясь утвердить своё верховенство на территории бывшей Золотой Орды, достигнув в этом значительного успеха. Большую роль в его администрации играл беклербек Тимур из рода мангытов (внук Едигея).

Отношения со старшим братом

Последние монеты отца Ахмета Кучук-Мухаммеда, датированы 1459 г. Уже в 1460 году русские летописи сообщают о походе Ахмета на Рязань, при этом называют его царём. Р. Ю. Почекаев считает, что он разделил власть со старшим братом Махмудом, и признавая его старшинство обладал большой самостоятельностью. Махмут правил в южно-русских степях, соприкасаясь с Крымским ханством, с главной ставкой в Хаджи-Тархане, на основании чего некоторые источники называют его основателем Астраханского ханства. Ахмат получил среднее Поволжье, возможно с Сараем. Махмут находился в конфликте с Крымским ханством, а Ахмат, не имея в этот период непосредственного контакта и конфликтов с Крымом, обратился к восточной политике.

Восточная политика

Восточные земли, когда-то принадлежавшие Золотой Орде, приобрели самостоятельность. Видимо главной целью восточной политики Ахмата было восстановление власти над богатым Хорезмом. Он претендовал на эту провинцию не только как на бывшее владение Золотой орды, захваченное Тимуридами в 1412/13 гг. Весьма вероятно, что это было приданым одной из его жен Бади-ал-Джамал, сестры потомка Тимура Хусайна Байкары, который позднее стал правителем Хоросана.

Здесь интересы Ахмата сталкивались с интересами представителя рода Шибанидов могущественного узбекского хана Абу-л-Хайра, который также претендовал на эту землю. Ахмед не осмелился на конфликт с этим правителем и дождался его смерти в 1468 году. Абу-л-Хайр был жестким и твердым властителем, что вызвало отрицательное отношение к его потомкам, как со стороны независимых соседей, так и собственно узбекской знати. После его смерти представители знати привели к власти преклонного возраста Йадгар-хана из другой ветви Шибанидов. Ахмат заключил с ним союз, по некоторым сведениям Йадгар-хан помогал ещё отцу Ахмата Кичи-Мухаммаду. Однако Йадгар-Хан в 1469 году скончался и к власти пришел сын Абу-л-Хайра Шайх-Хайдар. Однако против него сложилась мощная ордынская оппозиция, в которую вошли султаны Джанибек и Гирей, правнуки Урус-хана, ногайские мурзы Муса и Ямгурчи, сын Йадгар-хана Буреке-султан, сибирский хан Ибак 1470-71 годах Шайх-Хайдар потерял большинство своих владений. В 1471 году в Восточном Деште появился со своими войсками Ахмат, претендующий на Хорезм. Вскоре Шайх-Хайдар был захвачен врасплох Ибаком и убит. Ахмат после этого заключил мир с противниками Шайх-Хайдара, получил в жены сестру Мусы и Ямгурчи и, видимо, добился того, что они обещали не мешать ему в овладении Хорезмом. Однако в это время умер его старший брат Махмуд и Ахмат поспешил в Поволжье, чтобы не дать возникнуть политической смуте.

Прибыв в Поволжье, Ахмат узнал, что внуки Абу-л-Хайра, Мухаммед Шейбани и Махмуд-султан, которые были реальными претендентами на власть в Узбекском ханстве, укрылись в Астрахани (Хаджитархане) у племянника Ахмата Касима. Ахмат предпринял военный поход на Астрахань, в котором приняли участие Ибак и ногайский бий Аббас, дядя Мусы и Ямгурчи. Однако племянник Ахмата выразил покорность, хотя и позволил своевременно скрыться внукам Абу-л-Хайра. Добившись выражения покорнисти от Касима, Ахмат распустил войско, считая, что внуки Абу-л-Хайра не представляют опасности. Однако Мухаммед Шейбани сумел собрать сторонников и в 1472 внезапно напал на лагерь Ибака, убив его сына и брата, а затем атаковав ставку Ахмата. Ахмат в это время совершал набег на Русь, но вынужден был срочно прервать поход и вернуться в Поволжье. После этого Ахмат активной политики на востоке не проводил, унаследовав от брата серьезные проблемы на Западе.

Борьба с независимостью Крыма

Хан Ахмат унаследовал у старшего брата проблему борьбы с независимостью Крыма, которая была одной из основных задач истории Большой Орды и в итоге привела к гибели Большой Орды.

В 1476 году хан Ахмат решился вмешаться в крымские дела. В 1475 году Менгли-Гирей был свергнут своими братьями Нур-Девлетом и Хайдаром. Менгли-Гирей искал прибежища в Кафе (Феодоссии), которая к этому времени уже была захвачена турками. В 1476 году Хаджике, младший брат Эминека, бекляри-бека Нур-Девлета, не поладив со своим братом, призвал Ахмата в Крым и тот воспользовался ситуацией и посадив на Крымский престол своего племянника, сына старшего брата, Джанибека, при котором Хаджике стал бекляри-беком.

Укрепившись в Крыму и Северном Причерноморье Ахмат мог считать восстановленным былое могущество Золотой Орды. Он направил Мехмеду II по форме дружеское послание, которое однако назвал ярлыком, то есть посланием от вышестоящего государя к нижестоящему.

Вместе с тем Джанибек вступил в отношения с Московским князем, желая заручиться убежищем на случай потери власти, видимо он чувствовал себя неуверенно. Весной 1477 года Джанибек был вынужден уступить престол Нур-Девлету, возможно при одобрении Ахмата. В сафаре 882 г. (май-июнь 1477 г.) Ахмет обращается к султану уже не так высокомерно, он ищет союза с ним. Однако в конце 1478 года Менгли-Герай вернул трон с помощью Турции, признав себя её вассалом. После этого турецкий султан поддерживал с Ахматом формально дружеские отношения, но не имел в этих отношениях заметной заинтересованности.

Отношения с Русью и западная политика

См. также: Стояние на Угре

Уже в 1460 году, в первый год правления Ахмата, русские летописи сообщают о его походе на Переславль Рязанский. В отношениях с Русью Ахмат стремился восстановить реальную зависимость, однако не имел для этого достаточных сил. В 1468 году татары Большой Орды совершили набег на Рязанское княжество и область Беспуту на правобережье Оки. В 1471 году отряд вятчан (в то время ещё независимых от Москвы), спустившись по Каме и Волге, разорил Сарай. В том же году хан принял предложение польско-литовского короля Казимира IV заключить союз против великого князя московского Ивана III, который прекратил выплату дани в Орду. В июле 1472 года совершил неудачный поход на Москву, в ходе которого смог лишь сжечь город Алексин (29 июля) на правобережье Оки. Вынужден был отступить, не вступив в бой с московским войском (1 августа), так как получил известия о нападении на его собственные улусы небольшого отряда узбекского правителя Мухаммеда Шейбани.

Большую дипломатическую активность в отношении Ахмата проявляла Венеция. Основной целью этой политики венецианцев был поиск мощного союзника, который помог бы остановить продвижение турецкого султана Мехмеда II. В 1470 году сенат заслушал доклад авантюриста Джованни-Баттисты делла Вольпы (Иван Фрязин в русских летописях), который доносил о возможности Ахмата выставить 200000 воинов. В 1471 году сенат послал к Ахмату Джованни Баттисту Тревизано с предложениями антитурецкого союза, но посол был на три года задержан в Москве и прибыл к Ахмату только в 1474 году. За это время делла Вольпе совершил ещё одну поездку к хану и в 1472 году докладывал о готовности хана начать боевые действия против турок через Венгрию при условии ежегодной выплаты 10000 дукатов и единовременной выплаты 6000 дукатов. Сенат скептически отнесся к этому докладу. Однако в 1476 году в Венецию вернулся Тревизано с двумя послами от Ахмата, сенат принял предложение начать войну с Турцией через Дунай и вновь послал Тревизано с 2000 дукатов. Вместе с тем против этого мероприятия решительно выступил Казимир IV, который, видимо, был против действий Ахмата через его территории в Северном Причерноморье. В 1477 году сенат отозвал Тревизано, который успел доехать только до Польши. У Ахмата были серьёзные основания беспокоиться по поводу усиления Османской империи, так как турки захватили в Крыму княжество Феодоро и генуэзские владения, которые ранее были в зависимости от Золотой Орды, а независимость от Орды Крымского ханства держалась на турецкой поддержке.

В последующие годы, несмотря на регулярный обмен посольствами, не смог добиться возобновления выплаты дани от Москвы и помешать складыванию антиордынского московско-крымского союза между Иваном III и Менгли-Гиреем (1474 г.). В 1476 году, после захвата Крыма направил к Ивану III посла Бучука. Он требовал возобновления дани и даже безуспешно потребовал от Ивана III лично явиться в Орду. Для Ивана III ситуация складывалась неблагоприятно, поэтому он высказал дружеское расположение и, может быть, даже выплатил дань. Однако в 1479 году ситуация переменилась, Иван III смог подчинить Новгород, а хан Ахмат потерял Крым, поэтому очередное посольство Ахмата было принято враждебно и Иван III демонстративно разорвал грамоту хана. Осенью 1480 года, заручившись поддержкой Казимира, Ахмат предпринял крупномасштабный поход на Москву, вылившийся в так называемое Стояние на реке Угре, (8 октября — 11 ноября) которое закончилось отступлением хана без генерального сражения. Ахмат не получил от Казимира обещанной помощи, вероятно из-за нападения союзного Ивану III Менгли Герая на польско-литовские земли. Возвращаясь от Угры Ахмат разграбил верхнеокские владения Литвы, которые впрочем уже перешли на сторону Москвы.

Гибель Ахмата

Вернувшись в степь, распустил войско и отпустил даже своего беклярибека. Вскоре в своей ставке подвергся внезапному нападению ногайской и сибирской конницы бывших союзников по борьбе с узбекскими ханами. Такое изменение отношений можно объяснить проводимой Ахматом достаточно успешной политикой консолидации сил бывшей Золотой Орды. Вероятно, имела место договоренность Московского великого княжества с Тюменским ханством Ахмат был убит в своей кочевой ставке в устье Северского Донца тюменским ханом Ибаком и ногайским мурзами Мусой и Ямгурчи. После гибели Ахмат-хана активную борьбу за возрождение Золотой орды продолжили его сыновья Муртаза, Сайид-Ахмад II и Шейх-Ахмед, которые порой конкурировали друг с другом. Другие сыновья Ахмата обычно оставались в фарватере политики братьев.

Сохранились ярлык Ахмата к Ивану III (в русской обработке) и письмо на тюркском чагатайском языке к турецкому султану Мехмеду II (май — июнь 1477 г.)

Сохранились серебряные монеты Ахмата.

Интересные факты

Анна Ахматова, русская поэтесса, образовала свой псевдоним от имени Ахмата

Отрывок, характеризующий Ахмат (хан Большой Орды)

Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.