Набокова, Вера Евсеевна

Вера Евсеевна Набокова (Véra Nabokov)
В середине 1920-х
Имя при рождении:	Вера Слоним
Род деятельности:	переводчик, редактор
Дата рождения:	5 января 1902(1902-01-05)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	США США
Дата смерти:	7 апреля 1991(1991-04-07) (89 лет)
Место смерти:	Веве, Швейцария
Супруг:	Владимир Набоков
Дети:	Дмитрий Набоков

Ве́ра Евсе́евна Набо́кова (англ. Véra Nabokov, урождённая Сло́ним; 5 января 1902, Санкт-Петербург — 7 апреля 1991, Веве) — литературный деятель, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия Владимира Набокова.

Биография

Родилась в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Евсея Лазаревича Слонима (1865—1928), родом из Шклова, и Славы Борисовны Слоним (урождённой Фейгиной, 1872—1928), родившейся в Могилёве. После окончания Петербургского университета Евсею Слониму была присвоена степень кандидата права; работал лесопромышленником в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, был управляющим имением М. П. Родзянко (1913—1917). Племянница матери (двоюродная сестра Веры Слоним) — Анна Лазаревна Фейгина (1888—1972) — была близкой подругой Владимира Набокова. Окончила шесть классов гимназии княгини Оболенской (1916) и седьмой класс в гимназии в Одессе (1919). Работала у отца в импортно-экспортной конторе (с 1922-го года) и издательстве «Орбис» (с 23-го). 15 апреля 1925 года вышла замуж за В. Набокова.

После переезда семьи в Берлин, училась в школе Stolze und Schrey (1928) и в это время работала стенографисткой в бюро «Attachi commercial» французского посольства. До прихода нацистов к власти в 33-м году, с весны 30-го года работала в адвокатском бюро «Weil, Gans & Dieckmann». Затем, спустя только два года, весной 35-го смогла устроиться в бюро «Ruthsspreicher», но вследствие гонений на служащих еврейского происхождения вынуждена была оставить и эту работу.

В. Набоков уезжает во Францию, а в конце апреля 37-го года В. Набокова и сын Дмитрий выезжают в Прагу, а затем семья Набоковых переезжает в Канны (Франция), где живут с июля 1937 года. В мае 1940 года покидают Францию и уезжают в США на пароходе «Champlain», при содействии Общества помощи еврейским иммигрантам HIAS. Летом 1940 года семья Набоковых жила в Вермонте, в 1941 году уезжают из Нью-Йорка, В. Набоков приглашён прочесть курс лекций в Стэнфордском университете.

В 1941 году В. Набокова и семья живут в Пало-Альто, где В. Набоков работает в университете, читая лекции и делая переводы русских классиков. Осенью переехали в Уэллсли, где Набоков также читал литературу в Wellesley College. Осенью 1942 года переезжают в Кембридж, где В. Набокова делала переводы и давала частные уроки. Иногда она заменяла мужа, Владимира Набокова, на лекциях, кроме того, выступала в качестве ассистента, литературного агента, секретаря, водителя В. Набокова, в поздние годы отвечала на многие адресованные ему письма.

Двоюродным братом Веры Набоковой был Вениамин Лейзерович Фейгин — отец композитора Леонида Фейгина. Способствовала эмиграции Л. Фейгина с женой, пианисткой Г. Максимовой, в Англию.

После смерти мужа перевела на русский его роман «Pale Fire»  (англ.) под названием «Бледный огонь» (Ann Arbor: Ardis, 1983).

Литература

• Фейгин Л. В. Моя жизнь. М., 1993
• Шифф Стейси. Вера (Миссис Владимир Набоков): Биография / Пер. с английского О. Кириченко. М., 2002

Ссылки

• gatchina3000.narod.ru/literatura/nabokov_v_v/museum/slonimveraevs.htm

Отрывок, характеризующий Набокова, Вера Евсеевна

– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.