Нобл, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Нобл
John H. Noble

Джон Нобл произносит речь в Носсене, Германия
Дата рождения:

4 сентября 1923(1923-09-04)

Место рождения:

Детройт, США

Гражданство:

США США

Дата смерти:

10 ноября 2007(2007-11-10) (84 года)

Место смерти:

Дрезден, Германия

Отец:

Чарльз Нобл

Джон Нобл (англ. John H. Noble, 4 сентября 1923 — 10 ноября 2007) — гражданин США, выживший в ГУЛаге. После того, как ему было разрешено покинуть СССР и вернуться на родину в США, он написал две книги о том, что с ним было в ГУЛаге.





Детство и юность

Нобл родился в городе Детройт штата Мичиган. Его отец Чарльз Нобл родился в Германии и приехал в США как миссионер церкви адвентистов седьмого дня. Найдя противоречия в учении церкви, он в конечном итоге, покинул эту церковь. Его мать работала фотографом в Детройте в одной из компаний по производству фотоаппаратов, а затем его отец стал владельцем этой компании. Компания Ноблов в конечном итоге вошла в десятку крупнейших компаний по производству фотоаппаратов в США. Его отец познакомился с производителем фотоаппаратов из Германии, который хотел эмигрировать в США, и он предложил продать свою фабрику по производству фотоаппаратов, расположенную в Дрездене, компании Ноблов. Ноблы превратили эту немецкую компанию, Praktica, в один из ведущих международных брендов, где работало до 600 работников.

Ноблы оставались в Германии до окончания второй мировой войны и пережили бомбардировку Дрездена.

Тюремное заключение

Специальная советская тюрьма

В конце 1945 года 22-летний Нобл был арестован вместе со своим отцом советскими оккупационными войсками в Дрездене и заключён в бывший немецкий концлагерь Бухенвальд, переименованный в «Специальный лагерь № 2»[1]. Арест последовал вскоре после того, как недавно назначенный местный комиссар решил присвоить семейную фабрику Ноблов Praktica и её склады с продукцией. Отцу и сыну были предъявлены сфабрикованные обвинения в шпионаже против СССР[2]. Однако впоследствии этот комиссар не поделился фотоаппаратами со своим начальством и тоже оказался в тюрьме.

В отличие от своего отца, который был освобождён в 1952 году, Джон был приговорён ещё на 15 лет в 1950 году и передан советским властям после закрытия «Специального лагеря № 2» в начале 1950 года.

Воркута

Во время своего конвоирования по России он увидел фразу на английском языке «I am sick and don’t expect to live through this — Major Roberts» (Я болею и не надеюсь пережить всё это — Мейджор Робертс). Эта надпись была датирована серединой августа 1950 года и, предположительно, была написана американским солдатом Мейджором Франком Робертсом, который был зарегистрирован как пропавший без вести на Второй мировой войне. Вскоре после этого путешествие Джона продолжилось, и его отправили добывать уголь в Воркуте, самой северной железнодорожной станции Урала. Занимавшийся различной чёрной работой во время своего заключения, наивысшей из которых была чистка туалета для сотрудников колонии, он принял участие в воркутинском восстании в июле 1953. По словам Нобла, лагерь в Воркуте и многие другие находящиеся поблизости, тоже были ранее захвачены заключенными, в числе которых было 400 бывших участников Великой Отечественной войны, которые решились на отчаянный марш в несколько сотен километров на Запад к Финляндии. Впоследствии проделав полпути по этому маршруту, эти заключённые были перехвачены и либо убиты в бою, либо казнены сразу после него[2]. Впослествии Ноблу удалось передать из заключения открытку, приклеив её к спине другого заключённого. Это послание, адресованное родственнику в Восточной Германии, было передано его семье, которая к тому времени вернулась в США. Эта открытка была передана в государственный департамент США, который официально попросил советское правительство освободить Нобла. Он был освобождён в 1955 году, вместе с несколькими американскими военнопленными, после личного вмешательства президента США Дуайта Эйзенхауэра[3].

Дальнейшая жизнь

В середине 1990-х Нобл вновь приехал жить в Дрезден, где он был арестован 50 лет назад. Фабрика была возвращена в собственность его семьи, а товарный знак — нет. Он умер 10 ноября 2007 года от сердечного приступа.

Нобл написал 3 книги о своих мытарствах:

  • «I Found God in Soviet Russia» («Я нашёл Бога в советской России»), Джон Нобл и Гленн Эверетт (англ. Glenn D Everett), издана в 1959 в твёрдом переплёте.
  • «I Was a Slave in Russia» (Я был рабом в России), Джон Нобл (Броадвью, Иллинойс: издательство Cicero Bible Press, 1961).
  • «Verbannt und Verleugnet» (Изгнанный и исчезнувший), Джон Нобл (Издательство Ренджер, 2005).

Смотри также

Напишите отзыв о статье "Нобл, Джон"

Примечания

  1. «WWII: Behind Closed Doors», Episode 6 of 6. BBC. Broadcast on BBC 2, on Monday 15 December 2008.
  2. 1 2 Книга I Was a Slave in Russia (Я был рабом в России), Джон Нобл.
  3. [www.washingtoninternational.com/cf/news.cfm?showpage=357 An American Survivor of the Post-war Gulag]

Ссылки

  • [www.aiipowmia.com/gulag/jcsdgulag4062002.html Изучение Гулага]
  • [www.telegraph.co.uk/news/main.jhtml?view=DETAILS&grid=&xml=/news/2007/11/16/db1601.xml Obituary, The Daily Telegraph, 16 Ноября 2007]
  • [www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2007/11/16/AR2007111602113.html Джон Нобл; Выжил, освобождён из советского плена]
  • [www.john-noble.de/index_2.php?sprache=englisch Джон Нобл]
  • [www.john-noble.de/nachruf/daily_telegraph/ Noble: Хотя ему не было предъявлено никаких обвинений, его держали на голодном пайке в течение семи месяцев]
  • [www.washingtoninternational.com/cf/news.cfm?showpage=357 Sir [sic] Джон Нобл и Дрезден, Американец, выживший в послевоенном гулаге], (washingtoninternational.com)
  • [www.archive.org/details/I-Was-A-Slave-in-Russia I Was a Slave in Russia: An American Tells His Story] онлайн книга на Archive.org.

Отрывок, характеризующий Нобл, Джон

– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.