Обухович, Филипп Казимир

Филипп Казимир Обухо́вич Filip Kazimierz Obuchowicz <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
воевода смоленский
1653 — 1656
Предшественник:	Павел Ян Сапега
Преемник:	Адам Матей Сакович
воевода витебский
с 1653
Рождение:	около 1600
Смерть:	6 сентября 1656(1656-09-06)
Отец:	Фëдор Обухович
Дети:	Теодор Иероним, Михаил Леон

Филипп Казимир Обухо́вич (польск. Filip Kazimierz Obuchowicz; около 1600 — 6 сентября 1656) — государственный, военный деятель Речи Посполитой, дипломат, писатель-мемуарист.

Биография

Представитель шляхетский род герба «Ключ» («Обухович»), владевшего имениями в Новогрудском воеводстве. Обуховичи занимали важные государственно-административные посты в Великом княжестве Литовском.

Его отец, Фёдор Обухович, служил судьей земским мозырским .

Филипп Казимир окончил Замойскую академию. Потом служил в Мозыре войским, ротмистром королевским. В 1632 году его, как знатока прав и местных обычаев, на депутатском сеймике мозырской шляхты избрали послом (депутатом) в высший апелляционный суд — Трибунал Великого княжества Литовского.

Староста гожский, цыринский и бельский.

В 1648 году Филипп Казимир Обухович послом от шляхты мозырского повета участвовал в избрании очередного короля польского и великого князя литовского на Сейме Речи Посполитой в Варшаве. Большинством голосов Посольская изба избрала его маршалком сейма. С 6 октября по 23 ноября 1648 года Филипп Обухович управлял заседаниями и огласил принятое решение: главой государства стал Ян II Казимир.

С 1649 до 1653 года Филипп Казимир Обухович служил великим писарем литовским. Возглавлял посольство, отправленное в Венгрию, а затем в Москву к царю Алексею Михайловичу для заключения оборонительного союза против крымского хана.

С 1653 года занимал должность воеводы витебского и смоленского. Последнее назначение вызвало сопротивление гетмана Я. Радзивилла и бывшего подвоеводы (заместителя воеводы) смоленского П. Вяжевича, которые не хотели пустить Обуховича в смоленский замок, настроив и взбунтовав против него солдат. Смоленская шляхта тоже выступила на сеймике против такого назначения. 21 декабря 1653 года военный гарнизон смоленской крепости открыл свои ворота перед новым воеводой. Филипп Казимир Обухович взялся за подготовку Смоленска к возможной обороне: обновлял стены, насыпал валы, подвозил в крепость провиант.

Участник русско-польской войны 1654—1667 годов. Возглавлял оборону Смоленска в 1654 году, но после долгой осады вследствие измены наемного немецкого войска сдал город русским. Гарнизон в 6 тысяч солдат, напрасно ожидая помощи войск Речи Посполитой, не смог выдержать четырехмесячной осады и натиска 25-тысячной армии противника. Несмотря на вышеперечисленные обстоятельства, Филиппа Казимира обвинили в измене.

Летом 1655 года, когда суд сейма начал рассматривать дело о «смоленской измене», увидело свет «Послание к Обуховичу» (бел.), написанное, предположительно, шляхтичем смоленского воеводства Киприаном Камунякой. Автор послания обвинил Филиппа Казимира в усилении феодального гнёта при введении новых податей для крестьян, в аморальности, продажности и бездарности в военном деле. Не были забыты и, явные или мнимые, грехи его деда и отца. С некоторой долей издёвки автор добавляет:

«Лепей было, пане Филиппе, сядзець тебе у Липе. Увалявся есь в великую славу, як свиня у грась, горш то ся стало, коли хто упадзе у новом кожусе у густое болото, у злом разуменю, у обмовах людзких и у срамоти седзиць, як дзяцел у дупли».

В результате заступничества за Обуховича Павла Яна Сапеги и короля рассмотрение дела об измене было отложено, и Филиппу Казимиру Обуховичу предоставили возможность оправдать свою честь и репутацию в бою. Будучи полковником войска литовского, принял участие в осаде Варшавы, оккупированной шведами. Командуя полком в составе войск Сапеги, дошёл с боями до Бреста, но вскоре заболел и умер. Реабилитация Обуховича состоялась в 1658 году.

Филипп Казимир Обухович вел записки. Оставил польскоязычный «Диариуш» («дневник», опубликован в 1859 году М. Балинским), в котором описал общественно-политическую жизнь Речи Посполитой в 1630—1654 годы, военные события во время войны 1648—1654 годов и международные отношения в Восточной Европе в середине ХVII века. Дневник охватывает события с 1630 до 1654 годы, содержит историю посольства в Москву и даëт немало материалов для характеристики тогдашних отношений Москвы, Польши и Литвы. Кроме того, Обухович писал стихи на латинском языке.

Похоронен в Новогрудке (Гродненская область) в иезуитском костёле.

Источник

• Обуховичи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.nasledie-smolensk.ru/pkns/index.php?option=com_content&task=view&id=2353&Itemid=61 Обухович Филипп Казимир]

Отрывок, характеризующий Обухович, Филипп Казимир

Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.