Объекты культурного наследия федерального значения на территории Ярославля
Поделись знанием:
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Объект культурного наследия России (памятники истории и культуры) федерального (общероссийского) значения на территории города Ярославля.
Документы о включении памятника истории и культуры в реестр:
- 1960 — [resursy.mkrf.ru/objekty_kult_naslediya/norm_dokumenty/index.php?id_news=14 Постановление Совета Министров РСФСР «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР» от 30 августа 1960 г. № 1327]
- 1975 — [resursy.mkrf.ru/objekty_kult_naslediya/norm_dokumenty/index.php?id_news=13 Постановление Совета Министров РСФСР «О дополнении и частичном изменении постановления Совета Министров РСФСР от 30 августа 1960 г. № 1327 „О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР“» от 4 декабря 1974 г. № 624]
- 1995 — Указ Президента Российской Федерации от 20 февраля 1995 года № 176 «Об утверждении Перечня объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения»
Цвета в таблице обозначают:
| Цвет | Типология |
|---|---|
| памятники археологии | |
| памятники архитектуры | |
| памятники истории | |
| памятники монументального искусства |
Перечень
| Код и ссылка на Викисклад | Объект | Дата постройки | Адрес | Чем занят | Год включения в реестр | Изображение | |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610001000 7610001000] |
Городище «Стрелка» — место основания Ярославля | XI—XVII вв. | Рубленый город (в границах Волжского спуска, Волжской наб., Которосльной наб., Почтовой ул.) | храмы, жилые и административные здания, спортивные сооружения, музей, прогулочная зона | 1960 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610002000 7610002000] |
Здание Благородного пансиона | 1843 г., 2-я пол. XIX в. | Андропова ул., 1 | административное здание | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610003000 7610003000] |
Дом вице-губернатора и здание губернской земской управы | 1784-1787, 1899, 1900 | Андропова ул., 6 / Нахимсона ул., 7 | городские мэрия, муниципалитет, избирком, ЗАГС, архитектор, центр гражданской защиты | 1995 (раздельно) |
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610004000 7610004000] |
Дом призрения ближнего | 1785-1787, архитектор И. М. Левенгаген | Андропова ул., 10 / Кирова ул., 8 | Физический факультет Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова; кафе; магазины. В здании располагался военный госпиталь Отечественной войны 1812 года. | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005000 7610005000] |
Спасо-Преображенский монастырь. Комплекс включает следующие здания: | Богоявленская пл., 25 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005001 7610005001] | * Баня | 1824 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005002 7610005002] | * Водяные ворота | 1-я треть XVII в. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005003 7610005003] | * Дом ризничего | 1860 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005004 7610005004] |
* Звонница с церковью Богоматери Печерской | XVI-XVII вв., 1808—1809 гг., 1823—1824 гг. |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005005 7610005005] | * Кельи (северо-восточный корпус) | 1670-е, 1690-е |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005006 7610005006] | * Кельи у западных ворот (северный корпус) | 1808 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005007 7610005007] | * Кельи у западных ворот (южный корпус) | 2-я пол. XVIII в., 1808-1809 гг. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005008 7610005008] | * Корпус «на погребах» | 1780-е | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005009 7610005009] | * Хозяйственный корпус у Угличской башни | кон. XVIII в. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005010 7610005010] | * Хозяйственный корпус у Михайловской башни | 1809 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005011 7610005011] | * Ризница | 1816-1817 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005012 7610005012] |
* Святые ворота с церковью Введения | 1516, 1621, 1810 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005013 7610005013] | * Семинарский корпус | кон. XVII в., XVIII в., 1897 г., | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005014 7610005014] |
* Спасо-Преображенский собор | 1506-1516 гг., XVII в |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005015 7610005015] | * Стены | XVII в., XIX в. |  | ||||
| * Богородицкая башня | 1623 |  | |||||
| * Богоявленская башня | 1804 |  | |||||
| * Михайловская башня | 1803 |  | |||||
| * Угличская башня | 1630-е |  | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005016 7610005016] | * Трапезная с церковью Рождества Христова (Крестовой) и с настоятельскими покоями | 1-я треть XVI в., кон. XVI в., 1-я пол. XVII в., 1809 г., 1890 г. |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005017 7610005017] |
* Церковь Ярославских Чудотворцев (Входа Господня в Иерусалим) | 1617-1618 гг., XVII—XVIII вв., 1825—1831 гг., арх. П. Я. Паньков |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610005018 7610005018] | * Трифоновская часовня | 1830 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610006000 7610006000] |
Комплекс церкви Богоявления | Богоявленская пл., 12 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, используется и Ярославской и Ростовской епархией | 1960 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610006002 7610006002] | * Церковь Богоявления | 1684-1697, 1780, 1830 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610006001 7610006001] | * Сторожка | 1821 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610007000 7610007000] |
Волжская (Арсенальная) башня | 1658-1669, 1842 | Волжская наб., 2а | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610008000 7610008000] |
Беседка | 1820-е — 1840-е | Волжская наб., напротив дома 27 | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610009000 7610009000] |
Памятник Н. А. Некрасову | 1958, ск. Г. И. Мотовилов, арх. Л. М. Поляков | Волжская наб. / Первомайская ул. | 1960 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610010000 7610010000] |
Митрополичьи палаты | 1670-е — 1680-е | Волжская наб., 1 | Отдел древнерусского искусства Ярославского художественного музея | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610011000 7610011000] | Дом Общества врачей | кон. XVII в., нач. XVIII в., 1820-е годы | Волжская наб., 15 | Прежде родильное отделение больницы, сейчас частная собственность | 1960, 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610012000 7610012000] |
храмовый комплекс | Волжская наб., 51, 51/2 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610012001 7610012001] | * Церковь Благовещения | 1670-1688 гг., 1702 г., сер. XVIII в. | Волжская наб., 51 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник (храм всегда на замке) | 1960 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610013000 7610013000] |
Здание городского театра | 1911, архитектор Н. А. Спирин, 1960-е | Волкова пл., 1 | Российский академический театр драмы им. Ф. Волкова | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610014000 7610014000] | Торговое здание Соколова | кон. XVIII в., XIX в. | Депутатский пер., 5 | торговый центр | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610015000 7610015000] |
Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове | 2-я Закоторосльная наб., 69 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник (храм заперт) | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610015004 7610015004] | * церковь | 1671-1687, 1750, 1792—1794 | 1960 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610016000 7610016000] | Дом Корытова | кон. XVII — нач. XVIII вв. | Зеленцовская ул., 7 | жилой дом | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610017000 7610017000] |
Дом Патеревского | кон. XVII — нач. XVIII вв. | Зеленцовская ул., 15 | не используется | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610018000 7610018000] |
храмовый комплекс | Кедрова ул., 1 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник | 1960 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610018002 7610018002] | * Церковь Рождества Христова | 1650-е — 1660-е гг. |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610018001 7610018001] | * Церковь-колокольня мучеников Гурия, Самона и священномученика Авива | 1636-1644, 1750-е, 1831—1832 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610019000 7610019000] | Дом причта церквей Рождества Христова и Сретения | 1780-е | Кирова ул., 4 | офисы | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610020000 7610020000] |
Дом Салтыкова (Коммунальный банк) | 1796, 1825, 1907 | Комсомольская ул., 3 / Торговый пер., 4 | Экономический факультет Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова; рестораны, кафе; магазин | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610021000 7610021000] | Здание Государственного банка | 1929—1936, арх. И. И. Князев | Комсомольская ул., 7 | Рег. управление Банка России | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610022000 7610022000] |
Усадьба Сорокина (Викулина) | Кооперативная ул., 12а, 12б | 1995 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610022001 7610022001] | * жилой дом | сер. XVIII в., нач. XIX в. | Кооперативная ул., 12а | учебное заведение | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610022002 7610022002] | * флигель | сер. XVIII в. | Кооперативная ул., 12б | жилой дом, идёт реконструкция под офисы | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610023000 7610023000] |
Дом Чарышникова (костел) | сер. XVIII — 2-я пол. XIX вв. | Кооперативная ул., 19 | пустует и разрушается | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610024000 7610024000] |
Церковь Спаса на Городу | 1672, 1694 | Почтовая ул., 3 / Которосльная наб., 10 | Русская православная церковь | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610025000 7610025000] |
Церковь Николая Чудотворца в Рубленом городе | 1695 г. | Которосльная наб., 8 | пустует | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610026000 7610026000] |
Здание бывшей духовной консистории | 1815, арх. А. Л. Руска, 1858 | Богоявленская пл., 14 / Которосльная наб., 20 | Ярославское епархиальное управление | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610027000 7610027000] |
Ансамбль духовной семинарии | 1860-е — 1870-е | Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610027001 7610027001] | * северный корпус | Которосльная наб., 44 | * Институт педагогики и психологии, Факультет повышения квалификации и профессиональной переподготовки кадров и Факультет социального управления |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610027002 7610027002] | * южный корпус | Которосльная наб., 46 | * Естественно-географический факультет | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610028000 7610028000] | Памятник В. И. Ленину | 1939, ск. В. В. Козлов, арх. С. В. Капачинский | Красная пл. | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610029000 7610029000] |
Пожарное депо | 1911, арх. Г. В. Саренко | Красная пл., 8 | МЧС России | 1995 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610030000 7610030000] | Семёновский мост | 1820-е, 1913, арх. Н. Ю. Лермонтов | Красный съезд / Волжская наб. | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610031000 7610031000] | Дом Кудасова | кон. XVII — нач. XIX вв. | Красный съезд, 4а | жилой дом | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610032000 7610032000] | Клуб «Гигант» | 1932-1934, арх. И. И. Князев | Ленина просп., 27 / Октября просп., 48 | Дворец молодёжи | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610033000 7610033000] | Дом аптекаря Дурова | сер. XVIII в. | Максимова ул., 8а | магазины, офисы | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034000 7610034000] |
Ансамбль кадетского корпуса | кон. XVIII — кон. XIX вв. | Московский просп., 28 | Ярославское высшее зенитное ракетное училище противовоздушной обороны | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034001 7610034001] | * главный (восточный) корпус | кон. XVIII — нач. XIX вв. | 
| ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034002 7610034002] | * северный корпус | 1810 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034003 7610034003] | * северо-западный корпус | 1793 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034004 7610034004] | * центральный корпус | 1830 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034005 7610034005] | * южный корпус | 1805 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034006 7610034006] | * западная стена с башнями | кон. XIX в. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610034007 7610034007] | * Церковь Петра и Павла | 1828 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610035000 7610035000] | Ансамбль жандармских казарм | Московский просп., 55, 55б | административные здания | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610035001 7610035001] | * северный корпус | 1840-е гг., 2-я пол. XIX в., 1910-е гг. | Московский просп., 55 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610035002 7610035002] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/1105%2002%20%D1%84%D0%BE%D1%82%20%D0%BE%202012.pdf южный корпус (пожарное депо; конюшня)] | кон. XVIII — нач. XIX вв., 1910-е гг. | Московский просп., 55б | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610036000 7610036000] |
Церковь Николая Чудотворца (Николы Надеина) | 1620-1622, 1695, 1836, 1873 | Народный пер., 2а | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник | 1960 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610037000 7610037000] | Ансамбль старого гостиного двора | Нахимсона ул., 15, 16, 17, 18 | 1995 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610037001 7610037001] | * корпус | 1780-e | Нахимсона ул., 18 | административное здание | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600129000 7600129000] | * жилой дом с лавками старого гостиного двора | 1780-е, 1860-е, 1880-е | Нахимсона ул., 16 | жилой дом, магазины | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610037002 7610037002] | * корпус | 1780-е — 1790-е | Нахимсона ул., 17 | магазины | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610038000 7610038000] | храмовый комплекс | Большая Октябрьская ул., 41 | 1960 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610038002 7610038002] |
* Церковь Димитрия Солунского | 1671-1673 гг., 1700 г., 1-я треть XIX в. | Передан РПЦ, доступа внутрь нет |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610039000 7610039000] |
Усадьба Полетаева | кон. XIX в. | Собинова ул., 49, 51, 53 / Большая Октябрьская ул., 42 | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610039001 7610039001] | * главный дом | 1867, 1894—1896 | Собинова ул., 53 / Большая Октябрьская ул., 42 | УФМС, РУВД |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610039002 7610039002] | * восточный флигель | 1867-1870-е | Собинова ул., 51 | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610039003 7610039003] | * северный флигель | 1867-1870-е | Собинова ул., 49 | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610040000 7610040000] |
Усадьба Сорокина | 1-я пол. XVIII — нач. XIX вв. | Большая Октябрьская ул., 48, 48а | на реконструкции | 1995 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610041000 7610041000] | Ансамбль Малой Ярославской мануфактуры (Николо-Мокринские казармы) | 1-я пол. XVIII, кон. XIX вв. | Большая Октябрьская ул., 65, 67а | руины | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610041001 7610041001] | * конюшни | 1840-е, 1890-е | Большая Октябрьская ул., 65, лит. Б | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610041002 7610041002] | * служебный корпус | начало 1780-х | Большая Октябрьская ул., 65 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610041003 7610041003] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/1108%2002%20%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%202012.pdf мануфактурный корпус (казармы)] | 1740-е, 1760-е | Большая Октябрьская ул., 67а | жилой дом | |||
| * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/1108%2004%20%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%202012.pdf кузница] | 1840-е | Большая Октябрьская ул., 65 | административное здание | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610041004 7610041004] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/1108%2001%20%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%202012.pdf Манеж Фанагорийского полка] | 1840-е | Большая Октябрьская ул., 65 | [www.sevkray.ru/news/5/9756/ утрачен?] | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610042000 7610042000] | Здание Ольгинского приюта | кон. XVIII в., 1899 г. | Октября просп., 11 | жилой дом, магазины, офисы | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610043000 7610043000] |
Власьевская (Знаменская) башня с церковью Знамения | Первомайская ул., 2а | киноклуб, надвратная церковь — действующая | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610043001 7610043001] | * Власьевская (Знаменская) башня | 1658-1669, 1884 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610044000 7610044000] |
Гостиный двор | Первомайская ул., 12, 10 | 1960 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610044001 7610044001] | * ротонда | 1813-1818, арх. П. Я. Паньков, 1835 | Первомайская ул., 12 | магазины |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610044002 7610044002] | * северный корпус | 1813-1818, арх. П. Я. Паньков, 1835, 1912 | Первомайская ул., 10 | магазины |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610045000 7610045000] |
Церковь Михаила Архангела | Первомайская ул., 67 | Русская православная церковь (богослужения в приделе) | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610045002 7610045002] | * церковь | 1657-1682 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046000 7610046000] |
Ансамбль Ярославской Большой мануфактуры ([www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0057%20%D0%90%D0%BD%D1%81%D0%B0%D0%BC%D0%B1%D0%BB%D1%8C%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%20%201991.pdf Полотняный двор]) | Парковый проезд, 16, Петропавловский парк, 11, 25, 25а, 25б | [76.ru/text/newsline/813467.html в руинах] (до 2015 г. [76.ru/text/news/898500.html доступ в парк был перекрыт] застройщиком) |
1995 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046001 7610046001] | * Богадельня Корзинкина | 1880-е | Петропавловский парк, 25б | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046002 7610046002] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0057%2007%20%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%B0%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%201991.pdf ворота] | 1790-е | Петропавловский парк | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046003 7610046003] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0057%2003%20%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%BF%D0%B0%D0%B2%D0%BB%20%D0%BF%D0%B0%D1%80%D0%BA%2011%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%201991.pdf дом владельца мануфактуры] | 1-я пол. XVIII в., рубеж XIX—XX вв. | Петропавловский парк, 11 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046004 7610046004] | * Петропавловский парк | Петропавловский парк | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046005 7610046005] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0057%2004%20%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D1%80%D0%BC%D0%B0%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%20%201991.pdf светлица (казармы для рабочих)] | 1730-е, 1880-е | Парковый проезд, 16 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046006 7610046006] | * [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0057%2005%20%D0%A1%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B6%D0%BA%D0%B0%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%201991.pdf сторожка] | 1720-е — 1730-е | Петропавловский парк, 25 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610046007 7610046007] |
* Церковь Петра и Павла | 1736-1744 | Петропавловский парк, 25а | действующий храм | 1960 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610047000 7610047000] |
Здание железнодорожного вокзала | 1870 г., нач. XX в. | Подвойского пл., 1 | вокзал Ярославль-Московский | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610048000 7610048000] |
Храмовый комплекс в Коровниках | Портовая наб., 2 | В распоряжении старообрядческой общины | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610048004 7610048004] | * Церковь Иоанна Златоуста | 1649-1654, 1690-е |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610048003 7610048003] | * Владимирская церковь | 1669 |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610048001 7610048001] | * колокольня | 1680-е |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610049000 7610049000] | Дом Масленникова | сер. XVIII в., 1828 г. | Малая Пролетарская ул., 29 | административное здание | 1995 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610050000 7610050000] |
Городской общественный дом (городская управа, мужская гимназия) | 1780-e, 1820-е, 1880-е, 1910 | Революционная ул., 5, Челюскинцев пл., 11 | Ярославская государственная медицинская академия | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610051000 7610051000] |
Спасские казармы (Дом губернатора, губернская гимназия) | 1793, 1886 | Революционная ул., 11 / Андропова ул., 3 | гарнизонный военный госпиталь | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610052000 7610052000] | Дом Федосеева | кон. XVIII в., 1860-е годы | Республиканская ул., 35 | Росимущество, жилой дом | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610053000 7610053000] | Усадьба Шишкина — Праведниковой | Октября просп., 15а, 15 / Республиканская ул., 40 | учреждения | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610053001 7610053001] | * главный дом | кон. XVIII — нач. XIX вв. | Октября просп., 15 / Республиканская ул., 40 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610053002 7610053002] | * флигель | сер. XIX в. | Октября просп., 15а | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610054000 7610054000] | Усадьба Лопатиных (Совет попечительства бедных) | Республиканская ул., 49, 49а | 1995 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610054001 7610054001] | * главное здание | 1858 | Республиканская ул., 49 | Администрация Кировского района; в 2016 г. выставлено на аукцион | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610054002 7610054002] | * флигель | кон. XVIII в., 1-я пол. XIX в. | Республиканская ул., 49а | офисы | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610055000 7610055000] |
Ансамбль епархиального Ионафановского женского училища | Республиканская ул., 108 / Салтыкова-Щедрина ул., 1 | Администрация и Физико-математический факультет Ярославского государственного педагогического университета им. К. Д. Ушинского | 1995 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610055001 7610055001] | * главный корпус | нач. XIX в., 1882—1883 гг., 1885 г. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610055002 7610055002] | * северный корпус | 1909 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610056000 7610056000] |
Церковь Владимирская на Божедомке | 1678 | Рыбинская ул., 44в | Приход РПАЦ | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610057000 7610057000] | Колокольня церкви Никиты Мученика | кон. XVII — нач. XVIII вв. | Салтыкова-Щедрина ул., 32 / Победы ул., 49 | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610058000 7610058000] | [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/1112%20%D0%A1%D0%B2%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D0%B4%D1%8B%20%2032%D0%B1%20%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%202000.pdf Фабрика Колосова] | 1750-е гг., 1-я пол. XIX в. | Свободы ул., 32б | хозяйственные помещения | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610059000 7610059000] |
храмовый комплекс | Свободы ул., 44, 44а | 
| ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610059001 7610059001] | * Церковь Вознесения Господня | 1677-1682 | Свободы ул., 44а | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610060000 7610060000] |
Комплекс Вознесенских казарм | 1750-е гг., XIX в., 1955 г. | Свободы ул., 46 | Офисы и учреждения | 1995 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610061000 7610061000] | Дом, где родился и жил певец Л. В. Собинов | сер. XIX в. | Собинова ул., 25 | Мемориальный дом-музей Л. В. Собинова | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610062000 7610062000] |
Корпус подворья завода Оловянишникова | кон. XVII в. | Собинова ул., 27д | руинирован, пустует | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610063000 7610063000] | Присутственные места | Советская пл., 5, 1 / Челюскинцев пл., 19 | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610063001 7610063001] |
* северный корпус | 1781-1764, 1825, 1845, 1872 | Советская пл., 5 | Ярославская областная дума | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610063002 7610063002] | * южный корпус | 1785-1787 | Советская пл., 1 / Челюскинцев пл., 19 | Ярославская областная торгово-промышленная палата | 1974 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610064000 7610064000] | Дом Сорокиной | 1816 г., кон. XIX в. | Советская пл., 2 | музей зарубежного искусства | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610065000 7610065000] |
Церковь Илии Пророка | Советская пл., 7 | Ярославский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610065001 7610065001] | церковь | 1647-1652 гг. | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610066000 7610066000] | Усадьба Полушкина (Усадьба Колмогоровых) | сер. XVIII — нач. XX вв. | Советская ул., 3, 3а, 3б | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610066001 7610066001] | * Главный дом[1] | 1-я треть XVIII в., нач. XX в. | Советская ул., 3 | Департамент финансового контроля, областной избирком. |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610066002 7610066002] | * западный флигель (конюшня) | 1896 | Советская ул., 3б | административное здание | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610066003 7610066003] | * южный флигель (хозяйственный) с каретником | 1896 | Советская ул., 3а | хозяйственный корпус | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610067000 7610067000] | [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0535%20%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%202012.pdf Дом Рыбникова] | сер. XVIII в. | Советская ул., 7б | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610068000 7610068000] | Ансамбль Мариинской женской гимназии (перестроенный дом Мусиных-Пушкиных) | 1786, 1872—1873, 1897, 1914 | Советская ул., 10 | Исторический факультет и Факультет социально-политических наук Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова; банк. | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610069000 7610069000] |
Здание ярославских городских коммерческих училища и торговой школы | 1914 | Советская ул., 17 | центр внешкольной работы с детьми | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610070000 7610070000] | Здание губернского дворянского собрания | сер. XVIII в., сер. XIX в. | Советская ул., 19; Первомайская ул., 11 | Ярославский гарнизонный дом офицеров; кафе. В 1812 году здесь размещался штаб «Ярославской военной силы». | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610071000 7610071000] |
Церковь Николы в Меленках | 1668-1672 | Стачек ул., 58а | действующий приходский храм | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610072000 7610072000] | Дом Работнова | кон. XVII в., 1-я пол. XIX в. | Стрелецкая ул., 1 | хозяйственное помещение | 1995 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610074000 7610074000] | Трактир «Пассаж» | 1790-е, 1820-е, нач. XX в. | Некрасова ул., 1 / Ушинского ул., 2 | офисы | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610075000 7610075000] |
Усадьба Лопатиных | 2-я пол. XIX — нач. XX вв. | Ушинского ул., 4, 4в, 4г, 6 | 1995 | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610075001 7610075001] | * главный дом | кон. XVIII — нач. XIX вв. | Ушинского ул., 4 | Судебный департамент Минюста | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610075002 7610075002] | * восточный флигель | 1870-е | Ушинского ул., 4г | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610075003 7610075003] | * западный флигель | 1870-е | Ушинского ул., 4в | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610075004 7610075004] | * жилой дом | кон. XVIII — нач. XIX вв. | Ушинского ул., 6 | административное здание (в 2010 г. надстроено с искажением пропорций) | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610076000 7610076000] | Усадьба Вахрамеева | Ушинского ул., 16, 16а, 16б | 1960, 1995 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610076001 7610076001] | * жилой дом | 1912 | Ушинского ул., 16 | Военкомат Кировского, Красноперекопского и Фрунзенского районов | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610076002 7610076002] | * ограда с воротами | XIX в. | Ушинского ул. | административное здание | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610076003 7610076003] | * северный флигель | нач. XIX в. | Ушинского ул., 16б | административное здание | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610076004 7610076004] | * южный флигель | нач. XIX в. | Ушинского ул., 16а | административное здание | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610077000 7610077000] | Дом Чувалдиных, где жил К. Д. Ушинский | кон. XVIII — 1-я треть XIX вв. | Ушинского ул., 28, 30 | медицинское заведение | 1960 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610078000 7610078000] |
Дом Градусова | 1903 | Большая Фёдоровская ул., 27 | Ярославское художественное училище | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610079000 7610079000] | [www.yarregion.ru/depts/dcul/DocLib1/0327%20%D0%91%20%D1%84%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%2044%20%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE%202013.pdf Вино-водочный завод Пегова] | середина XVIII в. | Большая Фёдоровская ул., 44, лит. Т | производственное здание | 1960 | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610080000 7610080000] | храмовый комплекс | Большая Фёдоровская ул., 72, Малая Пролетарская ул., 59 | 
| ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610080001 7610080001] |
* Церковь Николы Пенского | 1689-1690, 1890 | Малая Пролетарская ул., 59 | 1960 |  | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610080002 7610080002] |
* Фёдоровская церковь | 1682-1687, 1736, 1776 | Большая Фёдоровская ул., 72 | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610081000 7610081000] | храмовый комплекс | Чайковского ул., 1 | 1960 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610081002 7610081002] |
* Церковь Николы Мокрого | 1665-1671, 1680-е, 1690-е | 
| ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610081003 7610081003] |
* Тихвинская церковь | 1686, 1694 | 
| ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610082000 7610082000] |
Дом Иванова | 2-я пол XVII в. | ул. Чайковского, 4 | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610083000 7610083000] | Александровский приют | 1780-е | Челюскинцев пл., 8 | жилой дом | 1995 |  | |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610084000 7610084000] | Банковая контора | 1780-е | Челюскинцев пл., 10 / Революционная ул., 3 | департамент по управлению государственным имуществом; управление по вопросам местного самоуправления; жилой дом | 1995 | 
| |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610085000 7610085000] |
Усадьба Вахрамеева | Челюскинцев пл., 12 / Революционная ул., 4 | Детская клиническая больница им. 8 марта; Ярославская духовная семинария. | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610085001 7610085001] | * жилой дом | 1780-е, 1870-е | 1960, 1995 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610085002 7610085002] | * флигель | нач. XIX в., кон. XIX в. | 1995 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610086000 7610086000] |
Усадьба Матвеевских | Челюскинцев пл., 16, 16а, Советский пер., 5 | 1960 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610086001 7610086001] | * жилой дом | 1801-1804 | Челюскинцев пл., 16а | офисы | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610086002 7610086002] | * северный флигель | 1790-е — 1804 | Советский пер., 5 | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610086003 7610086003] | * южный флигель | 1804, 1830-е | Челюскинцев пл., 16, лит. А, А1, А2, А3 | жилой дом | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610087000 7610087000] |
Афанасьевский монастырь | действующий монастырь | 1960 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610087003 7610087003] | * Церковь Афанасия и Кирилла | 1664, 1676, XIX в. | Челюскинцев пл., 17 |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073000 7610073000] |
Толгский монастырь | посёлок Толга | действующий монастырь Ярославской и Ростовской епархии | 1960 | 
| ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073001 7610073001] | * Спасские кельи | кон. XVII в. | литер Л | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073002 7610073002] | * колокольня | 1683-1685, 1826, арх. П. Я. Паньков | литер А-Р |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073003 7610073003] | * корпус у восточных ворот | кон. XVII в., XVIII в. | литер М | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073004 7610073004] | * Крестовоздвиженский корпус | 1886 | литер О | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073005 7610073005] | * ограда сада | XVIII в. | литер Г32 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073006 7610073006] | * Никольский корпус | 1670-е — 1680-е | литер В | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073007 7610073007] |
* сад | XVI- XVII вв. |  | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073008 7610073008] | * хозяйственная постройка у западной воротной башни | XIX в. | литер Ф | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073009 7610073009] | * просфорня (настоятельский корпус) | 1887 | литер Т | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073010 7610073010] | * Святые ворота с церковью Николая Чудотворца | кон. XVII в., XVIII в. | литер А-С |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073011 7610073011] |
* Введенский собор | 1681-1683 | литер А |  | |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073012 7610073012] | * стены | XVII — XIX вв. | литер Г31 | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000062 7600000062] | * восточная воротная башня | XVII в. | литер Н | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000064 7600000064] | * западная башня | литер Г | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000089 7600000089] | * западная воротная башня | литер У | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000109 7600000109] | * юго-восточная садовая башня | литер Ч | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000110 7600000110] | * юго-западная садовая башня | литер Ц | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000132 7600000132] | * северная башня Святых ворот | литер А-Т | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000140 7600000140] | * южная башня Святых ворот | литер А-У | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000239 7600000239] | * северная воротная башня | литер Ж | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000282 7600000282] | * северо-восточная башня | литер И | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000283 7600000283] | * северо-западная башня | литер Е | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000284 7600000284] | * юго-западная башня | литер С | |||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000285 7600000285] | * южная воротная башня | XIX в. | литер Г13 | ||||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073013 7610073013] |
* Крестовоздвиженская церковь | 1620-е гг., 1838 г., 1993 г. | литер Б | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073014 7610073014] | * Церковь Спаса Нерукотворного с больничными палатами | нач. XVIII в. | литер З | 
| |||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7610073015 7610073015] | * часовня | 1893 | литер К |  |
Ранее входили
Исключены из числа памятников федерального значения Указом Президента РФ от 05.05.1997 N 452[2]:
| Код | Объект | Дата постройки | Адрес | Чем занят | Год включения в реестр и современный статус | Изображение |
|---|---|---|---|---|---|---|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600034000 7600034000] | Пожарное депо | нач. XX в. | Ярославль, Авиаторов просп., 15 | магазин | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600063000 7600063000] |
Дом Кузнецова | 1893 г. | Волжская наб., 17/1 | Музей истории города Ярославля | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000174 7600000174] | Дом Мишинникова | кон. XIX в. | Депутатская ул., 15 / Первомайская ул., 43 | Ярославский государственный театральный институт; магазины; бар | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600117000 7600117000] | Дом жилой | сер. XVIII в. | Ярославль, Малая Пролетарская ул., 27 | 1995, утрачен? | ||
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000182 7600000182] | Здание женской гимназии П. Д. Антиповой | нач. XX в. | Ярославль, Революционная ул., 7 | административное здание | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600160000 7600160000] | Дом Смолина | сер. XIX в. | Ярославль, Революционная ул., 9, Андропова ул., 4 | департамент культуры, комитет по туризму | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600000186 7600000186] |
Дом с лавками Крохоняткиных | 1890-е гг. | Ярославль, Революционная ул., 13 | организация военных охотников и рыболовов | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600200000 7600200000] |
Дом Бухарина | 2-я пол. XIX в. | Советская ул., 7 | Департамент образования Ярославской области | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600212000 7600212000] | Клуб Ярославского паровозоремонтного завода | 1930-е, 1953 | Ярославль, Суздальское шоссе, 1 (3) | ДК «Магистраль» (ДК ЯЭРЗ) | 1995, региональный | 
|
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600227000 7600227000] | Ярославское отделение Государственного банка | кон. XIX в. | Трефолева ул., 9 | налоговая инспекция | 1995, региональный |  |
| [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7600026000 7600026000] |
Дом, в котором жил в 1912-1914 гг. Богданович М.А. | кон. XIX в. | ул. Чайковского, 21 | Мемориальный дом-музей М. Богдановича | 1995, региональный | 
|
Напишите отзыв о статье "Объекты культурного наследия федерального значения на территории Ярославля"
Примечания
- ↑ Здесь жили: в 1735—1752 гг. — основатель первого русского театра Ф. Г. Волков, в 1760-61 гг. — ссыльный курляндский герцог Э. И. Бирон, в 1903—1910 гг. — математик, академик А. Н. Колмогоров.
- ↑ [www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_14439/4a4f0d6eb957712ec715e5277c44e45e5f9b9e46/ Ярославская область / КонсультантПлюс]
Литература
- Ярославская область. Природное и культурное наследие / под ред. В. К. Бронниковой и А. И. Ельчанинова. — М.: Институт Наследия, 2001. — 48 с. и карта масштаба 1:350 000. ISBN 5-86443-072-2
- resursy.mkrf.ru/objekty_kult_naslediya/katalog/?PamName=&categor=&tip_find=1&oxran[]=1&tip_fo=cfo&tip_ato=76&gor=11784010000&poisk=1 Каталог памятников. Ярославль. Федеральное значение (нормативные акты и реестр объектов). Министерство культуры Российской Федерации
- [dcul.adm.yar.ru/department/komitet.htm Комитет историко-культурного наследия Департамента культуры Ярославской области] (нормативные акты и реестр объектов). Официальный сайт Департамента культуры Ярославской области
Отрывок, характеризующий Объекты культурного наследия федерального значения на территории Ярославля
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
