Памятник Александру II (Казань)
| памятник | |
Памятник Александру II
| |
 Памятник Александру II в Казани | |
| Страна | Российская империя |
| Местоположение | Казань: Ивановская площадь |
| Координаты | 55°47′46″ с. ш. 49°06′31″ в. д. / 55.79611° с. ш. 49.10861° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.79611&mlon=49.10861&zoom=14 (O)] (Я) |
| Автор проекта | Владимир Осипович Шервуд |
| Строительство | 1892—1894 годы |
| Статус | Разрушен |
| Состояние | Не сохранился |
Памятник Александру II — памятник российскому императору Александру II, торжественно открытый 30 августа 1895 года в Казани. Находился на Ивановской площади (ныне — Площадь 1 Мая), между зданиями Городской думы, городского музея и Спасской башней Казанского кремля. Разрушен в 1918 году.
Содержание
Описание памятника
Н. П. Загоскин описывал памятник Александру II следующим образом:
Царь-Освободитель изображён в спускающейся с плеч порфире, с непокрытой головой и лицом, обращённым к древнему казанскому кремлю.
Левая рука в Бозе почивающего Монарха покоится на колонне — символическом изображении «закона», с лежащими на ней Императорской короной и скипетром; правая рука Государя благоговейно прижата ладонью к груди.
Лицевая сторона постамента, на котором установлена бронзовая фигура Императора, имеет надпись под Императорской короной со спускающимися от неё дубовыми и лавровыми гирляндами: «Александру II. Царю-Освободителю»; по трём другим сторонам постамента имеются надписи, рассказывающие о реформах покойного Монарха.
По углам нижней части пьедестала памятника бронзовые фигуры дракона Зиланта (казанского герба), соединённые гирляндами и лавровыми венками.— Спутник по Казани, 1895.[1]:590-591
Согласно описанию памятника, данному Н. Прокофьевым, на императорской порфире были изображены затканные государственные гербы, а на пьедестале было выгравировано: «Александру II, Царю-Освободителю, Царю-Просветителю, Царю-Законодателю». «Решётка кругом памятника весьма красивого рисунка» была сделана позднее[2].
История памятника
Проект памятника
Мысль об увековечении памяти Александра II, посещавшего Казань дважды — в июне 1837 года и в августе 1871-го — возникла у казанцев сразу вскоре после его трагической гибели в 1881 году[3].
Возведение и открытие
Работы по сооружению памятника выполнялись под личным наблюдением автора проекта — академика В. О. Шервуда[1]:591, который был автором памятника Александру II в Самаре.
Бронзовые части памятника были заказаны известной бронзовой фабрике Постникова в Москве, гранитные части — московскому мраморщику Захарову. Нижний постамент был сооружён из камня (кварцевого песчаника) каменоломен Сенгилеевского уезда Симбирской губернии[1]:591.
Общая стоимость памятника определилась в сумме 43 856 рублей 31 копейка[1]:591.
Памятник был готов в 1894 году и торжество его открытия предполагалось провести осенью того же года (22 октября), но вследствие государственного траура по умершему 20 октября императору Александру III открытие памятника было перенесено на август 1895 года[1]:588.
Разрушение
В феврале-марте 1918 года (в годовщину Февральской революции) с пьедестала памятника была демонтирована бронзовая фигура императора. Она до конца 1930-х годов пролежала на территории Гостиного двора. Как сообщила в апреле 1938 года газета «Красная Татария», металл от монумента пошел на изготовление тормозных втулок для трамвайных колес[3].
Последующая история постамента
В рамках выполнения ленинского плана монументальной пропаганды, на пьедестале памятника Александру II 1 мая 1920 года был установлен другой памятник — «монумент Труда», или «Освобождённый труд». Скульптура Рабочего-металлиста, выполненная казанским художником Василием Богатырёвым, представляла собой мужчину в фартуке на голом торсе с кувалдой в руке, которой тот опирался на наковальню с приставленным к ней колесом телеги[4]. В отличие от памятника императору, обращённого к Спасскому храму у входа в Кремль, взгляд Рабочего-металлиста был направлен в противоположную сторону — к Воскресенской (ныне Кремлёвской) улице. Так как скульптура Рабочего-металлиста была изготовлена из хрупкого гипса, она простояла на своём месте лишь около года[3][5].
Вскоре после смерти Ленина, на этом же месте была установлена фигура «вождя мирового пролетариата», но и она оказалась недолговечной[3][4].
В 1951 году памятник Ленину было решено переместить на новую главную площадь города — Свободы (где в другом виде он появился в 1954 году), а на площади 1 мая был установлен памятник Сталину, который простоял несколько лет.
В 1964 году, накануне приезда в столицу Татарии Никиты Хрущева, пьедестал памятника был окончательно демонтирован[3].
3 ноября 1966 года на площади Первого Мая был открыт монументальный комплекс, центром которого является фигура Мусы Джалиля (авторы — скульптор В. Е. Цигаль и архитектор Л. Г. Голубовский)[6].
Напишите отзыв о статье "Памятник Александру II (Казань)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Загоскин Н. П. Спутник по Казани. Иллюстрированный указатель достопримечательностей и справочная книжка города. — Казань: Типо-литография Императорского университета, 1895.
- ↑ [www.gazetart.su/articles/19_24575/43109/ Утраченное второе «кольцо» Казани] // Республика Татарстан. — № 19 (24575). — 29 января 2002 года.
- ↑ 1 2 3 4 5 Андрей Лебедев. [www.gazetart.su/articles/194/84268/ На площади памятников героям минувшего] // Республика Татарстан. — № 194 (26311). — 26 сентября 2008 года.
- ↑ 1 2 [oldkazan.narod.ru/06/012.htm Памятник освобождённому труду] // Сайт «Старая Казань».
- ↑ Андрей Лебедев. [www.gazetart.su/articles/8-9_25084/53973/ Век «Владыки Труда» оказался недолог] // Республика Татарстан. — № 8-9 (25084). — 15 января 2004 года.
- ↑ [www.gazetart.su/articles/12_24309/51089/ С той же точки век спустя] // Республика Татарстан. — № 12 (24309). — 19 января 2001 года.
Ссылки
- [history-kazan.ru/2011/07/6488/ Царю-Освободителю от благодарных казанцев] // Сетевая газета «Казанские истории» — 26 июля 2011 года.
Отрывок, характеризующий Памятник Александру II (Казань)
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
