Памятник Николаю Копернику (Варшава)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Памятник Николаю Копернику в Варшаве является работой датского скульптора Бертеля Торвальдсена. Скульптура, отлитая из бронзы в 1822 году, была установлена перед Дворцом Сташица на улице Краковское предместье в 1828-1830 годах.

Скульптура изображает астронома сидящим, держащим армиллярную сферу в левой руке и циркуль в правой.

Памятник Копернику работы Topвальдсена в Варшаве был торжественно открыт цесаревичем Константином Павловичем 11 (24) мая 1830 г. На пьедестале этого первого памятника великому ученому были высечены слова:

«Solis stator

Тerrае motor»

«Остановивший Солнце.

Сдвинувший Землю». Сейчас на пьедестале с обеих сторон находятся надписи: с левой — «NICOLAO COPERNICO GRATA PATRIA» (лат. «Николаю Копернику благодарная отчизна»), с правой — «MIKOŁAJOWI KOPERNIKOWI RODACY» (польск. «Николаю Копернику соотечественники»).

Памятник был поставлен на средства Станислава Сташица, католического священника и представителя польского Просвещения, но при торжественном открытии памятника не присутствовали представители польского духовенства, поскольку книга Коперника «De revolutionibus orbium coelestium» («Об обращении небесных сфер») была запрещена Ватиканской Конгрегацией доктрины веры в 1616 году.

Во время второй мировой войны германские оккупационные власти вместо надписей на лытыни и польском сделали на памятнике надпись на немецком «Николаю Копернику от немецкого народа». 11 февраля 1942 г. Мацей Алексей Давидовский убрал немецкую надпись.[1] В ответ на это 21 февраля немцы убрали памятник Яну Килинскому в Национальный музей.[1] После этого Давидовский и его товарищи написали на стене этого музея «Варшавяне — Я здесь. Ян Килинский» и 13 марта прикрепили к памятнику Копернику табличку с надписью: «За снос памятника Килинскому я продлеваю зиму на два месяца. Коперник».[2]

В 1943 г. немцы торжественно праздновали 400-летие со дня рождения «великого немецкого ученого» Коперника. В знак протеста молодые польские поэты из группы «Искусство и нация» решили возложить венок к памятнику Коперника, который немцы теперь специально охраняли. Венок возложил Вацлав Боярский, Здислав Строинский делал фотографии, Тадеуш Гайцы с пистолетом прикрывал акцию. Уходя от погони, Боярский наткнулся на патруль и был смертельно ранен, он умер в тюремной больнице. Арестованный Строинский успел уничтожить пленку, а затем и доказать, что он, провинциал, в Варшаве оказался случайно и к акции отношения не имеет.[3]

После Варшавского восстания монумент был вывезен на переплавку, но был найден в г. Ныса.

Копии этого памятника находятся в Монреале и Чикаго.

Напишите отзыв о статье "Памятник Николаю Копернику (Варшава)"



Примечания

  1. 1 2  (польск.) Tomasz Stańczyk, [www.rzeczpospolita.pl/specjal_040529/specjal_a_7.html «Piasek sypany w oczy» («Sand Thrown in the Eyes»),] Rzeczpospolita, Dodatek Specjalny (Special Supplement), 29.05.04, no. 125.
  2. Jerzy Einhorn, Recollections of the End of an Era: Poland 1919—1945, Author House, 2005, ISBN 1-4208-0354-9, [books.google.com/books?id=9WqTG8Oiv7cC&lpg=PA128&dq=Poland%20%22minor%20sabotage%22&as_brr=3&pg=PA128#v=onepage&q=&f=false Google Print, pp. 128-29.]
  3. [www.novpol.ru/index.php?id=305 Н.Горбаневская. Венок полегшим]

Ссылки

  • [www.thorvaldsensmuseum.dk/ сайт Музея Торвальдсена (датск., англ.)]

Координаты: 52°14′17″ с. ш. 21°01′04″ в. д. / 52.2381667° с. ш. 21.0179861° в. д. / 52.2381667; 21.0179861 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=52.2381667&mlon=21.0179861&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Памятник Николаю Копернику (Варшава)

Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.