Пантелеев, Лонгин Фёдорович
Пантелеев Лонгин Фёдорович | |
Фотография 1904 года | |
---|---|
Род деятельности: |
издатель, общественный деятель, писатель |
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Подданство: | |
Дата смерти: |
16 декабря 1919 (79 лет) |
Место смерти: |
Лонгин Фёдорович Пантелеев (1840—1919) — русский издатель, общественный деятель.
Биография
Родился 6 октября (18 октября по новому стилю) 1840 года в Сольвычегодске Архангельской губернии, дворянин.[1]
Окончил гимназию в Вологде в 1858 году и юридический факультет Петербургского университета в 1862 году.
Был членом тайной революционной организации «Земля и воля», и в 1864 году был арестован за революционную деятельность и поддержку Польского восстания, приговорен к 6-летней каторге, замененной по прибытии в Сибирь (в Енисейскую губернию) поселением.
В 1876 году Пантелеев вернулся в Петербург, а в следующем году организовал издательство научной литературы. За 1877—1907 годы он издал свыше 250 книг, в том числе 4-томное собрание сочинений Н. А. Добролюбова и сочинения А. Мицкевича.
Лонгин Пантелеев — автор известных «Воспоминаний», в которых он рассказывает о встречах с Ф. М. Достоевским в первой половине 1860-х годов.
В последние годы жизни он примыкал к партии кадетов, сотрудничал во многих её периодических изданиях.
Умер 16 декабря 1919 года в Петрограде.
В РГАЛИ имеются материалы, посвященные Л. Ф. Пантелееву.[2]
Напишите отзыв о статье "Пантелеев, Лонгин Фёдорович"
Примечания
Ссылки
- [www.fedordostoevsky.ru/around/Panteleev_L_F/ Пантелеев Лонгин Федорович]
- Пантелеев Лонгин Федорович — статья из Большой советской энциклопедии.
- [www.booksite.ru/lichnosty/index.php?action=person_page&pid=187&cid=19 Пантелеев Лонгин Федорович (1840—1919)]
Отрывок, характеризующий Пантелеев, Лонгин Фёдорович
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.