Педагогика иезуитов
Педагогика иезуитов — образовательная система, разработанная педагогами католического ордена иезуитов. Педагогика иезуитов построена на прагматических основах, целью которой являлось создание сети учебных заведений, в которых осуществлялось воспитание и обучение юношей из привилегированных социальных слоёв в католическом духе.
Содержание
Система образовательных учреждений
Иезуитские коллегии
Иезуитские коллегии (колледжи) — среднее образовательное учреждение. Первые коллежи иезуитов были открыты в европейских столицах: Вене (1551), Риме (1552), Париже (1561)[1].
Весь курс обучения в иезуитских коллегиях составлял 5 лет, на протяжении которых воспитанники осваивали программу колледжа. В программу колледжа входили латинский и греческий языки, античная литература, катехизис на латинском языке, элементы истории, географии, математики, естествознания.
Коллегии состояли из двух отделений младшего и старшего.
- Младшее отделение состояло в свою очередь из классов: грамматического (младший, средний, старший классы), гуманитарного риторического (2 года обучения).
Содержание обучения — «Семь свободных искусств» :
Грамматический класс: грамматика, риторика, диалектика + богословие.
Гуманитарный риторический класс: арифметика, геометрия, астрономия, теория музыки + «эрудиция»: начала географии, истории, археологии, природоведения.
- Старшее отделение высшего типа заключалось в трёхлетней подготовке артистического (подготовительного) факультета университета.
Семинарии
Семинарии — образовательное учреждение высшего уровня (коллегии высшего типа).
Академии
Академия — образовательное учреждение высшего уровня, направленное на подготовку: теологов, церковных юристов, преподавателей (только выпускников коллегий).
Образование учителей :
2 года — совершенствование полученных знаний и навыков, специальная проверка в ходе новициата;
3 года — изучение философии;
2 года — педагогическая практика под руководством опытных наставников, ведение пед. дневника;
4 года — изучение теологии, совершенствование светских наук.
Вся организация и деятельность учебных заведений регламентировалась Уставом 1599 года. Изменения были внесены лишь в 1832 году. К началу XVIII века насчитывалось около 800 иезуитских учебных заведений, в том числе 20 университетов.
Устройство обучения
Иезуитское обучение было организованно следующим образом:
- Классно — урочная система при жёсткой централизации и регламентации школьного дела, в том числе деятельности учащихся и учителей (вплоть до интонаций, жестов, мимики и освещённости классов).
- Упражнения и регулярные повторения, обучение — от лёгкого к трудному. Учебный день начинался с повторения предыдущего урока. Точно так же учебная неделя начиналась с повторения материала предшествующей недели. Новый учебный год открывался обзором пройденного в предыдущем году. Начало занятий в «классах риторики» предварялось кратким повторением материала «грамматических классов». Девизом служил лозунг: «Важнее основательность, чем объём знания».
- Ежемесячные конкурсы сочинений.
- Прочность знаний как способ устранения сомнений и дисциплинированности ума.
Отработанная методика лекций построенная на устной последовательности изложения материала в несколько приёмов: 1. полное изложение; 2. анализ содержания лекций по частям; 3. дополнение историческими и др. справками; 4. стилистический анализ первоисточников.
В философии ведущее место отводилось Аристотелю и Фоме Аквинскому. Все античные авторы (приоритетно Цицерон) подгонялись к целям иезуитского воспитания, осознано пренебрегалось гуманистическое содержание произведений античной культуры, поощрялось осуждение в них «нравственно соблазнительного». Обучение истории и географии было оторвано от национальной почвы.
- Комфортность коллегий: помещения просторны, удобны, чисты и хорошо оборудованы.
- Принцип здорового образа жизни: хорошее питание, регулярный отдых, физическое развитие воспитанников (занятия гимнастикой, верховой ездой, плаванием, фехтованием).
- Занятия не более 5 часов в сутки, обязательные поездки, прогулки, экскурсии. Учебный год был коротким — 180 дней — и прерывался частыми каникулами.
Воспитательная система
Стремясь воспитать преданных последователей католической церкви — «Христовых воинов», способных противостоять идеям протестантизма, иезуиты для своих учебных заведений разработали чёткие правила образовательно-воспитательной деятельности, изложенные в детально разработанном «Школьном уставе». Этот документ, принятый ещё в 1599 году, сохранял свою силу вплоть до 1832 года.[2] В XVII — XVIII вв. иезуиты имели репутацию блестящих педагогов и преподавателей.[3]
Принципы воспитания
- Воспитание направлено на развитие индивидуальных способностей, честолюбия, духа соперничества.
- Методы стимулирования :
групповое и индивидуальное соперничество;
регулярное выделение лучших и отстающих;
ежегодное торжественное проведение экзаменов, сопровождающееся диспутами, декламациями, театральными представлениями, церемониями награждения лучших; соревнование отдельных учеников, команды внутри классов, классы внутри коллегий;
создание магистрата среди лучших учеников с присуждением почётных званий, организация «академий» (прообразов школьных кружков);
система поощрений: почётные звания, почётные места в классе, занесение на доску почёта;
система наказаний: скамьи позора, колпак с ослиными ушами, прозвища;
физические наказания допускаемые за проступки против религии, исполнялись светскими лицами («корректорами»).
- Важное место отводилось светскому воспитанию: правилам поведения за столом, умению вести непринуждённую беседу, быть галантным в любых обстоятельствах, поддерживать разговор на любую тему, завоёвывать доверие собеседника.
- Основа иезуитского воспитания — подчинение личной воли и наклонностей воспитанников интересам католической церкви и нормам христианской этики.
Достигалось прежде всего жёсткой всесторонней регламентацией воспитательного и образовательного процессов, внедрением взаимного надзора внутри класса и школы, назначением преторов или цензоров, надзиравших за поведением в классах, взаимные разборки поведения на собраниях, система доносительства.[4]
Среди воспитанников иезуитов было немало крупных ученых, писателей, философов, политиков (Ж. Боссюэ, Р. Декарт, П. Корнель, Ж.-Б. Мольер и др.). Правда, позже некоторые из них отреклись от своих учителей. Вольтер, например, писал: «Отцы научили меня лишь немного латыни и глупостям». Ему вторит Г. Лейбниц: «Иезуиты в деле воспитания остались ниже посредственности».[5]
Напишите отзыв о статье "Педагогика иезуитов"
Примечания
|
Педагогика иезуитов на Викискладе? |
|---|
- ↑ [www.zavtrasessiya.com/index.pl?act=PRODUCT&id=1624 Образование и воспитание в эпоху Реформации. Иезуитская система воспитания]
- ↑ История педагогики и образования. От зарождения воспитания в первобытном обществе до конца XX в.: Учебное пособие для педагогических учебных заведений/Под ред. А. И. Пискунова.- М.,2001.
- ↑ Педагогический энциклопедический словарь/Под ред Б. М. Бим-Бада.- М.,2003.- С.100.
- ↑ Коджаспирова Г. М. История образования и педагогической мысли: таблицы, схемы, опорные конспекты.- М.,2003.- С.55.
- ↑ Джуринский А. Н. История зарубежной педагогики: Учебное пособие.- М., 1998.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Педагогика иезуитов
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
