Петергофская гранильная фабрика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Петергофская гранильная фабрика
Основание

1721

Расположение

Россия Россия: Санкт-Петербург

К:Компании, основанные в 1721 году

Петергофская гранильная фабрика — старейшая русская казённая фабрика художественной обработки цветного камня.





История

Создана в Петергофе по указу Петра I (1721) как «мельница» для резки шлифования камней. Согласно БСЭ, годом создания является 1725-й; другие источники[1] указывают более ранний — 1723-й.

Дo 1741 года находилась в ведении Aкадемии наук, затем передана в правительственную канцелярию[2]. По контракту 1748 года англичанину Иосифу Боттомуа (1711—1778) было поручено «бриллиантить» алмазы, гранить прочие драгоценные камни, смотреть за резкой, шлифовкой и полировкой больших и мелких камней и обучить 4-х учеников. С этих пор появились династии потомственных камнерезов из приписанных «навечно» к фабрике удельных крестьян[1].

В 1763 году по указу Екатерины II мельница перешла под заведывание президента Академии художеств И. И. Бецкого. Екатерина II в письме в Париж Мельхиору Гримму сообщала, что «мастера Петергофской фабрики работают лучше, чем итальянцы»[3].

B 1777—1778 годах под руководством архитектора И. Яковлева по проекту архитектора Ю. М. Фельтена вместо деревянного здания мельницы было построено 3-этажное каменное здание на берегу Финского залива, близ дороги на Ораниенбаум.

В 1800 году Академию художеств и фабрику возглавил граф А. С. Строганов. Особую роль в это время сыграл архитектор А. Н. Воронихин, который проектировал декор предметов из цветного камня. Для главного престола Казанского собора Воронихин создал проект дарохранительницы из порфиров, агатов, яшм и других камней; её части исполняли в Петергофе и Екатеринбурге[1].

В 1811 году управление было возложено на графа Д. А. Гурьева. В помещении каменной мельницы была организована мастерская по изготовлению хирургических инструментов, сабельных и шпажных клинков для армии. В 1816 году был учрежден новый штат, поставлены новые механизмы, часть мастеровых передана на бумажную фабрику, часть переведена на Императорский Стеклянный завод. Фабрика стала называться «Императорская гранильная»[1].

В 1829 году, когда фабрика перешла в подчинение Департаменту уделов, директором стал Д. Н. Казин. Продукция фабрики стала разделяться на разряды: «изящные или художественные» изделия для Императорского Дома, а также «обыкновенные и мелочные». Мелочные вещи продавались на территории завода, а также на Невском проспекте, в доме Энгельгардта, и в магазине комиссионера бумажной фабрики Антипова. С 1832 года изделия фабрики отправлялись на ярмарку в Нижний Новгород[4]. В 1848—1858 годы директором фабрики был барон Николай Ефремович Бухгольц. При нём было организовано мраморное и паркетное отделение для исполнения мозаичных полов в «античном стиле» для Исаакиевского собора, для Петергофа, для Нового Эрмитажа. Мраморное отделение просуществовало до 1860 года. С середины XIX века Петергофская фабрика стала завоевывать мировую славу; её работы экспонировались на международных и отечественных выставках и неизменно получали почётные награды: медали, адреса, дипломы[1].

С 1861 года мастеровые были освобождены от обязательной службы, получали право на пенсию и медали за особые заслуги в работе. В училище при фабрике предпочтительно принимались сыновья мастеровых 10—14 лет, которые по окончании учёбы обязаны были отработать на фабрике не менее 10 лет.

Некоторое время директором был Алексей Матвеевич Яфимович, выпускник пансиона при царскосельском лицее[5]. В 1875 году было перестроено трёхэтажное здание флигеля, пустовавшее после закрытия мраморного отделения. Сюда перевели мозаичные и гранильные мастерские, тут же был организован музей[1].

С 1886 года директором фабрики стал академик А. Л. Гун. Многие предметы, сделанные в период правления А. Л. Гуна, обладали высокой художественной выразительностью. «Сохраняя некоторую сухость рисунка и приспособляя камень часто к совершенно чуждому ему рисунку или композиции деревянных или металлических изделий, Гун иногда грешил против материала, но достижения его, тем не менее, прекрасны и пользовались заслуженным успехом»[6]. В 1890 году была начата грандиозная работа по изготовлению гробниц (проект А. Л. Гуна) для Петропавловского собора, которая завершилась в 1905 году.

В 1911 году должность директора занял бывший директор Екатеринбургской гранильной фабрики В. В. Мостовенко. Помимо изделия для царского двора, фабрика активно выпускала мелкие бытовые предметы, часто утилитарного характера — набалдашники для тростей и зонтов, лотки, ножи для разрезания бумаги и др.; в огромных количествах изготавливались пасхальные яйца из цветных камней. Среди крупных работ была, начатая ещё при А. Л. Гуне, каменная отделка свода шатра (сени) в Храме Воскресения Христова, а также мозаика для престола Морского собора в Кронштадте.

С 1914 года фабрика выпускала преимущественно технические изделия.

В 1931 году стала Заводом точных технических камней.

См. также

Напишите отзыв о статье "Петергофская гранильная фабрика"

Примечания

Литература

  • Петергофская гранильная фабрика — статья из Большой советской энциклопедии.
  • Мавродина Н. М. Искусство русских камнерезов XVIII XIX веков. Каталог коллекции. — СПб.: Государственный Эрмитаж, 2007. — 560 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-93572-247-0.
  • Ферсман A. E., Bлодавец H. И. Государственная Петергофская гранильная фабрика в её прошлом, настоящем и будущем. — Петроград, 1921.
  • В.А.Гущин. Императорская гранильная фабрика из серии История Петергофа и его жителей Книга 4. — Санкт-Петербург, 2014. — 320 с. — 1500 экз.

Ссылки

  • [skurlov.blogspot.com/2010/04/blog-post_26.html Императорская Петергофская Гранильная фабрика.]. Архив Валентина Скурлова (2010). Проверено 7 июля 2012. [www.webcitation.org/6AVbmVZTq Архивировано из первоисточника 8 сентября 2012].

Отрывок, характеризующий Петергофская гранильная фабрика

– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.