Петропавловская церковь (Ружаны)
| Православная церковь | |
Петропавловская церковь
Свята-Петра-Паўлаўская царква | |
 Петропавловская церковь | |
| Страна | Республика Беларусь |
| Городской посёлок | Ружаны |
| Конфессия | Православие |
| Епархия | Брестская и Кобринская епархия |
| Архитектурный стиль | барокко[1][2] |
| Состояние | действующая |
|
Объект Государственного списка историко-культурных ценностей Республики Беларусь, № 112Г000643 |
Петропа́вловская це́рковь — храм, расположенный на пл. 17 сентября городского посёлка Ружаны Пружанского района Брестской области. Памятник архитектуры барокко[1][2].
История
Храм, автором проекта которого являлся архитектор Я. С. Беккер, был заложен при местном базилианском монастыре в 1762 году. На его месте ранее находился униатский храм 1675 года. Строительство, отложенное на десять лет, было завершено в 1772—1778 годах (или же в 1784—1788 годах). Православной церковь стала в 1839 году[1][2].
На данный момент настоятелем является иерей Сень Александр Николаевич[3].
Архитектура
Проект Беккера, который сохранился, и архитектура храма полностью совпадают. В архитектурном плане церковь состоит из однонефного однобашенного строения и большой полукруглой апсиды. Покатая двухскатная крыша отличается переходом над апсидой в конусовидное покрытие, накрытое головкой. Две квадратные в плане невысокие ризницы, расположенные по сторонам апсиды, покрыты трёхскатными крышами. Для завершения ризолита, выделяющего главный фасад по центру, был выбран развитый антаблемент и двухступенчатый аттик с треугольным фронтоном. Ранее завершением аттика служила балюстрада с четырьмя скульптурами святых, а основания башни — скульптуры парящих ангелов. Двухъярусная четвериковая башня-звонница, возвышающаяся над аттиком, завершена головкой на барабане. Ранее данная башня-звонница отличалась фигурным ярусом с люкарнами и боковыми волютами, а в завершении — высоким утончённым шпилем. Главный фасад обладает барочным пластичным характером, который был создан за счёт многочисленных креповок слоистыми пилястрами, профилированных тяг и различных ниш. Боковые же фасады характеризуются более плоскостной трактовкой и ритмичным членением арочными оконными проёмами в профилированных наличниках и пилястрами в простенках. Их опоясывает расположенный под крышей карниз[1][2].
Для перекрытия зала церкви был использован зеркальный свод. Роспись «Преображение» на его плафоне была восстановлена в начале XX века после пожара 1895 года. Роспись на плафоне апсиды — «Бог Саваоф». По обеим сторонам апсиды, отделённой деревянным резным иконостасом, расположены медальоны, изображающие апостолов Петра и Павла. В церкви хранится образ 1865 года, выполненный на доске с орнаментальным фоном «Богоматерь Одигитрия» (около 1648 года). Считается, что именно эта икона защитила храм от пожара 5 мая 1895 года, который практически полностью уничтожил селение[1][2].
Напишите отзыв о статье "Петропавловская церковь (Ружаны)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Кулагін А. М. Праваслаўныя храмы на Беларусі : энцыклапедычны даведнік. — Мн.: БелЭн, 2001. — С. 175—176. — 328 с. — ISBN 985-11-0190-7.
- ↑ 1 2 3 4 5 Кулагін А. М. Праваслаўныя храмы Беларусі : энцыклапедычны даведнік. — Мн.: БелЭн, 2007. — С. 354—355. — ISBN 978-985-11-0389-4.
- ↑ [ekklisia.by/eparhiya/prihod/pruzhanskoe-blagotchinie Пружанское благочиние Брест Православный]
Отрывок, характеризующий Петропавловская церковь (Ружаны)
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этоголеса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
