Поморская торговля

Помо́рская торго́вля (норв. Pomorhandel) — торговля между поморами и людьми, жившими по побережью Северной Норвегии. Торговля началась около 1740 года и продолжалась до революции 1917 года.

Поморская торговля началась с менной торговли, поморы предлагали хлеб из России, норвежцы — рыбу из Северной Норвегии. Со временем она превратилась в регулярную торговлю с использованием денег, рубль использовался как основная валюта в нескольких городах Северной Норвегии. Поморская торговля имела важное значение как для русских, так и для норвежцев. Поморы направлялись торговать с берегов Белого моря и Кольского полуострова и добирались до портов Северной Норвегии. Поморы были искусными торговцами и моряками, они также изучали территории, прилегающие к Белому морю. Кроме торговли с западом, они создали торговый путь на восток, через Уральские горы в Северной Сибири.

Ранний этап торговли

Торговля между русскими и норвежцами имеет долгую историю, первые торговые контакты начались еще в эпоху викингов. Русские, в основном через Новгород, торговали с саамами Северной Норвегии со Средневековья вплоть до начала XVII века. В начале лета выловленная зимой и весной в Северной Норвегии рыба закупалась и отправлялась на юг к торговцам в Тронхейм и Берген. Спрос на рыбу в России был очень высок, так как в русской православной церкви соблюдались постные дни, когда разрешалось употреблять в пищу только рыбу и продукты растительного происхождения. Рыба отправлялась в Архангельск, в котором также отгружалось зерно для отправки в Норвегию. Кроме Архангельска поморская торговля осуществлялась судами из других портов вдоль Белого моря, таких как Кемь и Онега, а также из более мелких поселений, таких как Сума, Золотица, Мудьюнга, Сарока и Шуя.

С 1740 года поморская торговля всё более распространяется в Северной Норвегии, примерно с 1770 года поморы регулярно организовывали поставки дешевой ржаной муки (известной в Норвегии как "русская мука" ), а также пшеничной муки. Зерно выращивалось в Приволжье и доставлялось к торговцам на Белое море. В истории Северной Норвегии были периоды, когда поморская торговля была необходима для выживания. Например в XVIII веке в Норвегии случилось несколько неурожаев, цена на рожь в Бергене увеличилась в пять раз за 30 лет. Таким образом, поморская торговля оказалась важным источником продуктов питания, рыбаки могли купить дешевое зерно и муку, и продать улов за хорошую цену. Существовала возможность торговаться, не было посредников, налогов или таможенных сборов. Кроме муки поморы привозили другие продукты питания, такие как овёс, соль, горох, мясо и молочные продукты. Также в Норвегию везли железо, древесину, смолы, бересту, свечи, кастрюли, пеньку, веревки и холст. Также поморы привозили некоторые предметы роскоши, такие как конфеты, мыло, фарфор и резьба по дереву. В Россию везли рыбу различных сортов, в основном минтай, а также треску, палтус и пикшу.

Регулирование торговли

Норвежский конунг Хакон V Святой запретил торговать иностранцам на севере Норвегии еще в 1316 году. До реформы 1537 года товарооборот между Северной Норвегии и Ганзой в Бергене находился под контролем архиепископа Тронхейма. В середине XVI века торговые привилегии были переданы Бергену и Тронхейму, предоставляя им монополию на внешнюю торговлю. Существуют сообщения о незаконной торговле поморов в Северной Норвегии с конца семнадцатого века. Норвежцы, торговавшие с русскими, могли быть подвергнуты наказанию. Торговая монополия была отменена в 1715 году. Позже в XVIII веке, торговля была помещена под контроль короля в торговые дома Копенгагена. В 1783 году правительство в Копенгагене решило, что должна быть организована поморская торговля с торговцами в губернии Финнмарк, а также, что Северная Норвегия должна снабжаться зерном и другими товарами из России, а не из Дании.

В 1789 году была окончательно устранена торговая монополия и введена свободная торговля. Вардё и Хаммерфест в губернии Финнмарк получили статус города, местные купцы получили торговые привилегии. Вардё стал главным центром поморской торговли в Норвегии. Гавани Вардё принимали по 100 русских кораблей, одновременно, также здесь существовало русское консульство. Тромсё получил статус города и торговые привилегии в 1794 году, он получил монополию на торговлю с поморами в Трумсе. В начале XIX века, поморская торговля была разрешена и южнее Лофотенских островов. Прямая торговля с рыбаками была незаконной, поморская торговля была разрешена лишь для торговцев.

Во времена Наполеоновских войн в начале XIX века, Великобритания ввела эмбарго на торговлю с Данией и Норвегией. В этот период поморская торговля имела большое значение для Северной Норвегии. Указ о легализации прямой торговли между рыбаками и поморами во время войны вышел в 1809 году из-за надвигающегося голода. Несколько русских судов были захвачены Великобританией, поэтому многие суда не плыли дальше Восточного Финнмарка. Великобритания установила блокаду вдоль побережья Норвегии в 1809-1812 годах в том числе и для того, чтобы остановить поморскую торговлю и нарушить поставки товаров из Архангельска. Белое море было закрыто, довольно мало русских судов смогло проплыть в Норвегию.

Золотой век и прекращение торговли

Позже, в XIX веке Северная Норвегия пережила экономический подъем, улучшилась коммуникация с югом, необходимость Северной Норвегии в импорта зерна сократилась. Тем не менее, поморская торговля увеличилась, она достигла своего расцвета в последние годы девятнадцатого столетия. Торговые льготы были отменены в 1870 году и срок торговли был продлен. В 1874 году торговля проходила между 15 июня и 30 сентября, когда на Белом море свободно ото льда. Важной причиной роста торговли стала легализация торговли напрямую с рыбаками. Количество торговых мест было также увеличено.

Поморы модернизировали свои суда в этот период. Ладьи исчезли в 1880 году, стали использоваться шхуны, йекты и галеасы. Соловецкий монастырь на Соловецких островах в Белом море был религиозным центром поморов. Монастырь имел большое хозяйство вокруг Белого моря, среди его деятельности было судостроительство, солеварение и рыболовство. Он имел несколько пароходов, участвовавших в поморской торговле в начале XX века.

В 1870 году Тромсе посетили 400 русских судов. Как правило, более 300 поморских судов с экипажем в составе около 2000 человек посещали Северную Норвегию каждый год. В 1900 году Россия была четвертым по важности для Норвегии торговым партнером, главным товаром до сих пор оставалась ржаная мука. После 1910 года муки продавалось меньше, поморы платили за рыбу деньги. Во время Первой мировой войны правила экспорта были изменены Россией, страх немецких подводных атак ограничивал объемы поморской торговли.

После революции 1917 года поморская торговля была прекращена. Это оказало негативное влияние на экономику Северной Норвегии, особенно для поселений вдоль побережья, которые существовали лишь для этой торговли. Рыбаки уже не имели возможности продавать выловленное. Тем не менее, время от времени в Норвегию приходили судна, даже после официального прекращения торговли. Последнее поморское судно пришло в Норвегию в 1929 году.

Значение торговли

Начиная с 1830-х годов начал формироваться особый русско-норвежский язык руссенорск или «Моя-по-твоя». Норвежцы считали, что они говорили по-русски, поморы считали, что говорят по-норвежски. Когда норвежские купцы начали отправлять своих детей в школу в Архангельске, руссенорск несколько потерял свои позиции.

Многие из больших центров торговли на побережье и во фьордах Северной Норвегии, которые возникли в XIX веке основывались именно на поморской торговле. Торговля оказывала влияние и на другие отношения, например, в 1875 году начались регулярные рейсы пароходов из Архангельска в Вардё. Это положило начало туризму и сезонным работам русских в губернии Финнмарк. Народ Северной Норвегии познакомился с некоторыми элементами русской культуры: чай из самовара, пение, красочные одежды русских женщин и гостеприимство поморских кораблей. Часто суда прибывали в одно и то же место год за годом и норвежцы узнавали капитана и членов экипажа.

Ссылки

• [www.pomor.no/rus/articles.php?conID=1 Поморская торговля]
• [www.norge.ru/pomorhandel_historie/ История поморской торговли]
• [pomorland.narod.ru/prom/ Поморские промыслы]

Отрывок, характеризующий Поморская торговля

– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.