Попович, Грегг
| Грегг Попович | |||
| Gregg Popovich | |||
| |||
| Сан-Антонио Спёрс | |||
| Гражданство: |  США
| ||
| Родился: | 28 января 1949 (75 лет), Ист-Чикаго, Индиана, США | ||
| Тренировал команды | |||
| |||
| |||
Грегг По́пович (англ. Gregg Popovich, род. 28 января 1949 года) — американский баскетбольный тренер, с 1996 года работающий главным тренером клуба НБА «Сан-Антонио Спёрс». На начало 2014 года Попович дольше других занимает должность тренера не только в НБА, но и во всех четырёх главных спортивных лигах Северной Америки. Под руководством Поповича «Спёрс» выиграли все 5 своих чемпионских титула в истории (1999, 2003, 2005, 2007 и 2014). Его часто называют «Тренер Поп» (англ. Coach Pop) или просто «Поп»[1].
Содержание
Ранние годы
Грегг Попович, чей отец был сербского, а мать — хорватского происхождения, родился в городе Ист Чикаго[en] в штате Индиана. Он начал играть в баскетбол, выступая в детской спортивной лиге Biddy Basketball. В 1960 году Грегг попал в сборную всех звёзд этого соревнования. Посещал среднюю школу Мерривилль. По окончании школы поступил в Военно-воздушную академию США, где четыре сезона отыграл за баскетбольную команду, причём на последнем году он был капитаном и самым результативным игроком. Попович окончил обучение с дипломом бакалавра и поступил на работу в Центральное разведывательное управление США.
В течение последующих пяти лет он прослужил в военно-воздушных силах США. Попович был членом армейской баскетбольной команды вместе с которой играл в Европе и СССР. В 1972 году он был выбран капитаном команды с которой выиграл чемпионат среди любительских команд. Благодаря этому он был приглашён на смотр в олимпийскую сборную США 1972 года.
В 1973 году Попович вернулся в военно-воздушную академию в качестве ассистента главного тренера Хэнка Эгана[en], которую впоследствии занимал в течение шести лет. Впоследствии Хэган будет работать ассистентом у Поповича в «Сан-Антонио Спёрс», а позднее у Майка Брауна в «Кливленд Кавальерс». Одновременно Попович проходил обучение в Денверском университете, где получил диплом магистра по физическому воспитанию и спортивной науке. В 1979 году он стал главным тренером баскетбольной команды «Помона-Питцер». В сезоне 1985/86 Попович решил оставить свою должность и год проработал добровольным помощником тренера Канзасского университета Ларри Брауна. На следующий сезон он вернулся в «Помону-Питцер».
4 апреля 2008 года Грегг вернулся в военно-воздушную академию, где получил награду об окончании с отличием.
Карьера в НБА
После сезона 1987/88 Попович перешёл на пост ассистента Ларри Брауна в клубе НБА «Сан-Антонио Спёрс» на котором оставался до 1992 года. После увольнения в 1992 году он некоторое время работал в тренерском штабе «Голден Стэйт Уорриорз».
В 1994 году Попович стал генеральным менеджером и вице-президентом по баскетбольным операциям в «Спёрс». Первым решением Грегга стало подписание контракта с Эвери Джонсоном, который занял позицию разыгрывающего защитника в стартовом составе. Оба впоследствии выиграли чемпионский титул в 1999 году и Джонсон, позже ставший главным тренером «Даллас Маверикс», назвал Поповича человеком, наиболее повлиявшим на его тренерскую деятельность. Одним из первых его решений также стал обмен Денниса Родмана на Уила Пердью.
Напишите отзыв о статье "Попович, Грегг"
Примечания
- ↑ Dan Wetzel. [sports.yahoo.com/nba/news?slug=dw-parker061507 French connection] (June 14, 2007). Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/6AEClYNvG Архивировано из первоисточника 27 августа 2012].
Ссылки
- [www.nba.com/coachfile/gregg_popovich/ NBA.com Profile]
- [www.basketball-reference.com/coaches/popovgr99c.html Profile as a coach]
- [sports.yahoo.com/nba/news?slug=aw-popovich061007&prov=yhoo&type=lgns 'Pop' art] by Adrian Wojnarowski (Yahoo! Sports)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Попович, Грегг
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
