Поспихал, Томаш

Томаш Поспихал
Общая информация
Родился	26 июня 1936(1936-06-26) Пудлов, Чехословакия
Умер	21 октября 2003(2003-10-21) (67 лет) Прага, Чехия
Гражданство	Чехословакия Чехия
Позиция	нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
1945—1950	Пршеров
1950—1951	Сокол Телч
1957—1964	Сокол ОКД
Клубная карьера*
1952—1955	Баник (Витковице)
1955—1956	Танкист (Прага)
1956—1957	Дукла (Пардубице)
1957—1964	Баник (Острава)	68 (18)
1964—1968	Спарта (Прага)
1968—1971	Руан
Национальная сборная**
1956—1965	Чехословакия	26 (8)
Тренерская карьера
1972—1975	Баник (Острава)
1975—1977	Шкода (Пльзень)
1977—1987	Богемианс (Прага)
1987—1988	Славия (Прага)
Международные медали
Чемпионаты мира
Серебро	Чили 1962
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

То́маш По́спихал (чеш. Tomáš Pospíchal; 26 июня 1936 — 23 октября 2003) — чехословацкий футболист, полузащитник, нападающий.

Карьера

В чехословацской лиге провёл 239 матчей, забил 70 мячей. За сборную ЧССР в 1956—1965 годах провёл 26 матчей, забил 8 мячей. После завершения карьеры игрока тренировал клубы «Баник», «Шкоду», «Богемианс» и «Славию».

Достижения

• Серебряный призёр ЧМ 1962
• Чемпион Чехословакии: 1964/65, 1966/67
• Обладатель Кубка Чехословакии: 1963/64

Ссылки

• [nv.fotbal.cz/reprezentace/reprezentace-a/statistiky/viewstat3.asp?name=PospichalTomas Профиль сайте Футбольной ассоциации Чехии]
• [www.weltfussball.de/spieler_profil/tomas-pospichal/ Профиль на weltfussball.de]
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=20953 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

</div>

Отрывок, характеризующий Поспихал, Томаш

Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.