Nihil novi
Nihil novi (с лат. — «ничего нового») — общеупотребительное название закона, принятого польским сеймом и одобренного королём Александром Ягеллоном в 1505 году. В польской историографии называется конституцией, при этом следует иметь в виду, что в Польше все постановления сейма назывались конституциями. В российской традиции часто именуется Радомской конституцией.
Название
Полное название закона Nihil novi nisi commune consensu (с лат. — «ничего нового без всеобщего согласия»). Nihil novi также имеет прозрачную библейскую отсылку — Nihil novi sub sole или Sub sole nihil novi est (Нет ничего нового под солнцем. Екклесиаст).
Суть закона
Закон Nihil novi запрещал королям принимать новые законы без согласия шляхты (представленной в Сейме, состоявшем из Сената и Посольской избы) за исключением отдельных особо оговорённых малозначимых вопросов. Его можно рассматривать как завершающий шаг по ограничению власти польского короля (ранее были приняты: Нешавские статуты 1454 года, расширявшие права шляхты, и Мельницкий привилей 1501 года, усиливавший власть магнатов).
Закон Nihil novi был подписан королём Александром на Радомском сейме 3 мая 1505 года (отсюда его второе название — Радомская конституция). Этот закон принято рассматривать как заключительный шаг в формировании шляхетской демократии, или шляхетской республики. Позднее шляхта будет трактовать положения этого закона для обоснования принципа единогласия для принятия решения (принцип Liberum veto).
Со времени принятия закона Nihil novi общеупотребительным по отношению к польской системе государственного устройства становится термин Речь Посполита. На Великое княжество Литовское, находившееся с 1385 года в личной унии (Кревская уния), ни закон Nihil novi, ни именование Речь Посполитая в тот момент не распространялись.
В том же самом году шляхта ещё больше расширила свои права, ограничив права городов участвовать в политической жизни страны, а также запретив крестьянам покидать свои наделы без согласия землевладельца, закрепив, таким образом, крепостное право в Польше.
Текст закона
- [en.wikisource.org/wiki/Nihil_novi Текст закона на английском языке]
- [pl.wikisource.org/wiki/Nihil_novi Текст закона на польском языке]
Напишите отзыв о статье "Nihil novi"
Отрывок, характеризующий Nihil novi
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
