Республика ШКИД

Республика ШКИД
Обложка одного из изданий
Автор:	Григорий Белых Л. Пантелеев
Жанр:	приключения, педагогический роман, биография
Язык оригинала:	русский
Оригинал издан:	1927
Носитель:	книга
[lib.ru/RUSSLIT/PANTELEEW/respublikashkid.txt Электронная версия]

«Респу́блика ШКИД» — приключенческая, отчасти автобиографическая, детская повесть Григория Белых и Алексея Пантелеева о жизни беспризорных детей в Школе Социально-Трудового Воспитания имени Достоевского (ШкИД), написанная в 1926 и изданная в 1927 году. Персонажи, прототипами которых послужили сами авторы, носят в повести имена Григорий Черных (прозвище — Янкель) и Алексей Пантелеев (Лёнька).

История написания

Повесть была написана авторами через 3 года после ухода из школы, в 1926 году, когда одному из них — Белых — было 20 лет, а другой — Пантелеев — был на 2 года моложе Григория Георгиевича. Рукопись была отослана в Отдел народного образования, откуда была переслана в редакцию детской и юношеской литературы Госиздата, в Ленинград.

Редакторами первого издания были Евгений Шварц и Самуил Маршак. По требованию последнего Пантелеев переписал для издания главу «Лёнька Пантелеев», которая была написана ритмической прозой. Книга была издана в начале 1927 года и получила огромную популярность. В конце 1935 года Белых был репрессирован по обвинению в контрреволюционной деятельности и осуждён на 3 года. В августе 1938 года он умер от туберкулёза в пересыльной тюрьме, и до 1960-х годов «Республика ШКИД» не переиздавалась.

В 1930 году в издательстве «Прибой» вышел ещё один роман о ШКИДе, сюжетно продолжающий книгу Белых и Пантелеева. Этот роман назывался «Последняя гимназия», а его авторами были Павел Ольховский и Константин Евстафьев, бывшие шкидовцы. В «Республике ШКИД» один из них выведен под именем Паши Ельховского (более известен под прозвищем «Саша Пыльников»), а другой (выведенный в «Последней гимназии» под фамилией «Евграфов» и прозвищем «Химик-Механик») вообще не упоминался в «Республике».

Новый роман отличался по тону от «Республики ШКИД». ШКИДские порядки и Викниксор резко критиковались в «Последней гимназии». Книга Ольховского и Евстафьева не пользовалась популярностью и не переиздавалась. В 1966 году повесть «Республика ШКИД» была экранизирована на киностудии «Ленфильм» режиссёром Геннадием Полокой.

В 2013 году повесть была включена в список «100 книг», рекомендованных школьникам Министерством образования и науки РФ для самостоятельного чтения.

Другие персонажи повести и их прототипы

• Николай Громоносцев (Цыган) — настоящее имя Николай Победоносцев. По решению Викниксора был переведён в сельскохозяйственный техникум в Петергофском уезде. Впоследствии работал агрономом в совхозе.
• Георгий Джапаридзе (Дзе) — настоящее имя Георгий Лагидзе. Работал в одном из ленинградских конструкторских бюро. Умер от голода в блокадную зиму 1941/42 года. В Шкиде также учился его младший брат, носивший среди воспитанников прозвище «Дзёныш», однако из-за недостатка места в повести упомянут не был. Из записных книжек Пантелеева известно, что у Георгия Лагидзе был сын.
• Павел Ельховский (Саша Пыльников) — настоящее имя Павел Ольховский. Был учителем, потом ушел в армию и стал офицером. После выхода в отставку занимался военной историей. Совместно с другим шкидцем, Константином Евстафьевым, написал о Шкиде книгу «Последняя гимназия».
• Георгий Еонин (Японец) — настоящее имя Георгий Ионин. По окончании школы поступил в милицию, некоторое время заведовал милицейским клубом, после чего закончил режиссёрское отделение сценического института. Совместно с Дмитрием Шостаковичем работал над либретто оперы «Нос» по одноимённому произведению Николая Гоголя, написал пьесу «Владимир III степени». По окончании института работал в театре классических миниатюр. Умер, заразившись скарлатиной.
• Михаил Королёв (Кальмот) — настоящее имя Михаил Ионов. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Офенбах (Купец) — настоящее имя Мстислав Вольфрам. Работал инженером на одном из ленинградских предприятий. Вместе с Пантелеевым он принимал участие в праздновании столетия со дня рождения Виктора Сороки-Росинского.
• Владимир Старолинский (Голый барин) — настоящее имя Владимир Новалинский. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Евгений Тихиков (Адмирал) — настоящее имя Евгений Скориков. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Константин Фёдоров (Мамочка) — настоящее имя Константин Федотов. По окончании рабфака работал в типографии.
• Константин Финкельштейн (Кобчик) — настоящее имя Константин Лихтенштейн. Работал в газете, выпустил книгу «Приключения мистера Флуста в торговом порту». В 1942 году погиб на фронте под Ленинградом. Из записных книжек Пантелеева известно, что у Константина Лихтенштейна был сын Юрий.
• «Якушка, самый крохотный гражданин республики» — настоящая фамилия Яковлев. Работал шофёром на автобазе в городе Калинине.

Сюжет

Шкид, или Шкида — так «дефективные» воспитанники сократили название своего учебного заведения, Школы социально-трудового воспитания имени Достоевского. Шкида возникла в 1920 году в Петрограде (Старопетергофский проспект, дом 19). Её основателями были Виктор Николаевич Сорокин, он же Викниксор (прототип — Виктор Сорока-Росинский), и его жена Элла Андреевна Люмберг, преподавательница немецкого языка, известная в дальнейшем как Эланлюм.

Воспитанниками были беспризорники, попадавшие в школу из тюрем или распределительных пунктов. Так, один из первых шкидцев, Колька Громоносцев по прозвищу «Цыган», пришёл из Александро-Невской лавры, где тогда содержались самые отпетые малолетние воры и преступники. Он сразу же стал лидером маленького коллектива, насмешливо воспринимавшего нововведения заведующего школой Викниксора, который мечтал превратить Шкиду в небольшую республику со своим гимном и гербом — тянущимся к свету подсолнухом.

Вскоре в школу приходит Гришка Черных (прототип — соавтор повести, Григорий Белых), умный и начитанный мальчик, забросивший учёбу ради книг и в конце концов угодивший в детскую трудовую колонию, а оттуда в Шкиду, где Цыган переименовал его в Янкеля. Через неделю пребывания в Шкиде Гришка демонстрирует свои недюжинные способности, вместе с Цыганом стащив у эконома табак, но для первого раза Викниксор прощает провинившихся.

Постепенно приходят новые воспитанники, среди которых одноглазый Мамочка и Японец — знаток немецкого языка, умный и развитой бузила. Вскоре он приобретает неоспоримый авторитет, написав вместе с Янкелем и Викниксором шкидский гимн. Викниксор распределяет всех учеников по четырём классам-отделениям, однако штат учителей (по-шкидски — халдеев) долгое время не удаётся сформировать: одни претенденты не могут справиться с буйными учениками, а другие, не имея педагогического опыта, пришли в школу, пытаясь хоть как-то пристроиться в голодном Петрограде.

Борясь за одного из таких «педагогов», Янкель, Япошка, Цыган и Воробей поднимают народные массы на борьбу с халдеями, среди которых два новых учителя, которых Шкида полюбит, — Александр Николаевич Попов (он же Алникпоп) и Константин Александрович Меденников (он же Косталмед). Встревоженный беспорядками, Викниксор решает ввести самоуправление: избираются дежурные и старосты по классам, по кухне и по гардеробу сроком от 2 недель до месяца.

Старостой по кухне избирается Янкель, а для неисправимых вводится изолятор. Вскоре после этих нововведений приходит воспитанник Слаёнов — «великий ростовщик» ШКИДы: он начинает спекулировать пайковым хлебом, подкармливает старших, из которых создаёт себе мощную охрану. Вскоре вся школа, за исключением Янкеля, попадает к нему в зависимость.

Ежедневно получая чуть ли не весь хлебный паёк, Слаёнов заводит рабов, выполняющих все его прихоти. Тем временем зреет недовольство — на кухне у Янкеля Мамочка и Гога обсуждают план борьбы. Однако Слаёнов упреждает их: разгром оппозиции начинается с Янкеля, которого Слаёнову удаётся обыграть в очко на две тысячи паек хлеба. Мамочка и Янкель начинают манипулировать с весами и потихоньку, обвешивая Слаёнова, возвращают ему долг.

Однако Викниксор заменяет Янкеля, проработавшего на кухне полтора месяца, Савушкой, который под давлением Слаёнова вынужден делать приписки в журнале выдачи хлеба. Узнав об этом, Викниксор сажает Савушку в изолятор, однако поднявшаяся волна «народного гнева» сметает Слаёнова, и он бежит из Шкиды. Рабство отменяется, а долги ликвидируются.

Весной шефствующее над Шкидой губоно организует поездку на дачу. Четвёртое отделение вместе со своим педагогом, графом Косецким, ворует на кухне картофель, что несколько умаляет в глазах ребят его достоинство как воспитателя. Разозлившийся Косецкий начинает применять по отношению к воспитанникам репрессивные меры, что приводит к травле педагога: его осыпают желудями, крадут во время купания бельё, посвящают педагогу специальный выпуск стенгазеты «Бузовик» и в конце концов доводят халдея до истерики.

Эланлюм ничего не говорит Викниксору, но последнему в руки попадает «Бузовик». Вызвав к себе редакторов — Янкеля и Япошку — заведующий предлагает им заняться выпуском школьной газеты «Зеркало». Янкель, Японец, Цыган и другие с удовольствием берутся за дело. Вскоре начинаются перебои с доставкой продовольствия, и голодающая Шкида раз за разом совершает набеги на местные огороды, где выкапывает картофель.

Разгневанный Викниксор обещает перевести попавшихся на воровстве в лавру, и вскоре эта участь едва не постигает представителей печати — Янкеля и Япошку. Однако ручательство всей школы спасает их от заслуженной кары. Тем не менее, после возвращения в город заведующий объявляет о создании школьной «Летописи» для фиксации всех прегрешений воспитанников, начиная с попытки Янкеля стащить краски. Вводятся разряды поведения с первого по пятый, рассчитанный на воров и хулиганов.

Осенью четвёртое отделение устраивает банкет по случаю выхода двадцать пятого номера «Зеркала». Перед уходом из класса Янкель осматривает чугунку и не придаёт значения выпавшему из печки крохотному угольку. Ночью начинается пожар, уничтожающий 2 классных кабинета и сжигающий подшивку «Зеркала». Вскоре после пожара в Шкиду приходит Лёнька Пантелеев (прототип — второй автор повести), встреченный поначалу в штыки, но затем ставший полноправным членом дружной шкидской семьи.

Тем временем в Шкиде начинается газетная лихорадка, охватившая Янкеля, Цыгана, Японца, Мамочку, Купца, Воробья и многих других, в том числе и учеников младших отделений. Через 3 месяца ажиотаж спадает, и из 60 изданий остаются только 4. Однако скучать халдеям не приходится: в ШКИДе создаётся новое государство Улигания со столицей Улиганштадтом. Его главная улица известна как Клептоманьевский проспект, и на нём находятся резиденции диктатора — Купца и наркомов: наркомвоенмор и книгоиздатель Янкель, наркомпочтель Саша Пыльников и наркомбуз Японец.

Младшие отделения объявляются колониями, и создаются гимн, герб и конституция, где халдеи объявляются врагами Империи. В конце концов одна из колоний переходит на сторону халдеев, арестовывает диктатора и производит переворот, провозглашая в Улигании Советскую власть. Вскоре шкидцы начинают приставать к Викниксору с вопросами, почему у них нет комсомола.

1 января в ШКИДе проходит учёт — проверка знаний, на которую приезжает заведующая губоно, Лилина, а по весне Улиганию охватывает любовная лихорадка, на смену которой приходит увлечение футболом. Томясь от безделья, Пыльников и Пантелеев выбивают камнями окна прачечной, и Викниксор изгоняет их из Шкиды, впрочем, дав, возможность вернуться, если они вставят стёкла. Лишившись своего преподавателя политграмоты, ребята начинают заниматься самообразованием: по ночам Янкель, Японец и Пантелеев собираются на конспиративные заседания своего кружка.

Викниксор предлагает им легализоваться. Так возникает Юнком и одноимённый печатный орган, в редколлегию которого входит вышеназванная троица. Поначалу в Шкиде формируется негативное отношение к кружку, и тогда Пыльников предлагает устроить юнкомскую читальню. Вскоре Викниксор уезжает в Москву по делам, и начинается буза, которой не в силах противостоять ни Юнком, ни Эланлюм. Тон задают Цыган и Гужбан, которые вовсю воруют, а на вырученные деньги устраивают попойки, на одной из которых присутствуют несознательные юнкомцы Янкель и Пантелеев.

После возвращения Викниксор, пытаясь спасти положение, прибегает к остракизму, в результате чего Цыгана, Гужбана и ещё нескольких человек переводят в сельскохозяйственный техникум. Вскоре после проводов происходит раскол в Цека: Янкель и Пантелеев, поглощённые мечтой стать артистами, начисто забрасывают свои юнкомские обязанности, что вызывает недовольство Японца. Конфликт разгорается из-за вопроса о принятии в организацию новых членов и запрета курить в помещении Юнкома.

Разъярённые Янкель и Пантелеев, с недавних пор ставшие сламщиками (что на шкидском наречии означает «верные и преданные друзья»), идут на раскол и начинают выпуск своей собственной газеты. Это вызывает ответные меры со стороны Японца: на экстренном пленуме Янкеля и Пантелеева исключают из Юнкома. Однако дела с газетой идут у штрейкбрехеров хорошо, а в довершение разгрома они забирают из читальни свои книги, и Юнком спасает только то, что вскоре сламщики охладевают к борьбе с Япошкой и возвращаются к мыслям о кинематографической карьере. В конце концов Янкеля и Пантелеева заново принимают в Юнком.

Вскоре оба покидают Шкиду, а вслед за ними уходят Воробей, Купец, Саша Пыльников и Японец. Тем временем в Шкиду приходит письмо от Цыгана. Он пишет, что счастлив, так как полюбил сельскую жизнь и наконец нашёл своё призвание.

Через 3 года после ухода из Шкиды, в 1926 году, Янкель и Пантелеев, ставшие журналистами, случайно встречают Японца, кончающего Институт сценических искусств. От него они узнают, что некогда ненавидевший халдеев Пыльников учится в Педагогическом институте. Купца и Воробья Янкель с Пантелеевым встречают на улице. Купец, после Шкиды поступивший в военный вуз, стал красным офицером, а Воробей работает вместе с Мамочкой в типографии. Все они стали комсомольцами и активистами, поскольку, как замечает приехавший из совхоза по делам агроном Цыган, «Шкида хоть кого изменит».

Оглавление

• Самуил Маршак. Об этой книге
• Глава 1. Первые дни
  • Основатели республики Шкид
  • Воробышек в роли убийцы
  • Сламщики
  • Первые дни
• Глава 2. Цыган из Александрово-Невской Лавры
  • Здравствуйте, сволочи!
  • Викниксор
  • Бальзам от скуки
  • Первый поэт республики
  • Однокашник Блока
  • Цыган в ореоле славы
• Глава 3. Янкель пришёл
  • Кладбищенский рай
  • Нат Пинкертон действует
  • Гришка достукался
  • Богородицыны деньги
  • «Советская лошадка»
  • Гришка в придачу к брюкам
  • Янкель пришёл
• Глава 4. Табак японский
  • Янкель дежурный
  • Паломничество в кладовую
  • Табак японский
  • Спальня пирует
  • Роковой обед
  • Скидывай пальто
  • Янкель-живодёр
  • Око за око
  • Аудиенция у Викниксора
  • Гога-Азеф
  • Смерть Янкелю!
  • Мокрая идиллия
• Глава 5. Маленький человек из-под Смольного
  • Маленький человек
  • На Канонерский остров
  • Шкида купается
  • Гутен таг, камераден
  • Бисквит из Гамбурга
  • Идея Викниксора
  • Гимн республики Шкид
• Глава 6. Халдеи
  • Человек в котелке
  • Исчезновение в бане
  • Опера и оперетта
  • Война до победного конца
  • Кое-что о Пессимисте со Спичкой
  • Безумство храбрых
• Глава 7. Власть народу
  • Вечер в Шкиде
  • Тихие радости
  • В погоне за крысой
  • Танцкласс
  • Власть народу
• Глава 8. Великий ростовщик
  • Паучок
  • Клуб со стульчаком
  • Четыре сбоку, ваших нет
  • Шкида в рабстве
  • Оппозиция
  • Птички
  • Савушкин дебош
  • Смерть хлебному королю!
• Глава 9. Стрельна трепещет
  • Май улыбнулся
  • Переселение народов
  • Косецкий-фокусник
  • На даче
  • Солнечные ванны
  • Кабаре
  • Все на одного
  • «Зеркало»
  • Стрельна трепещет
  • История неудавшегося налёта
  • «Летопись» и разряды
• Глава 10. Кауфман фон Офенбах
  • Шкида на досуге
  • Барон в полупердончике
  • Воспоминания бывшего кадета
  • О Николае Втором и просвирке с маслом
  • Кауфман
  • Держиморда, любящий кошек
• Глава 11. Пожар
  • Юбилейный банкет
  • Уголёк из буржуйки
  • Живой повойник
  • Руки вверх
  • Драма с дверной ручкой
  • Обгорелое детище
  • Новое «Зеркало»
• Глава 12. Лёнька Пантелеев
  • Мрачная личность
  • Сова
  • Лукулловы лепёшки
  • Пир за счёт Викниксора
  • Монашенка в штанах
  • Один против всех
  • «Тёмная»
  • Новенький попадает за решётку
  • Примирение
  • Когда лавры не дают спать
• Глава 13. О «шестой державе»
  • Рассуждения о великом и малом
  • 60 на 60
  • Скандал с последствиями
  • «Комариное» начало
  • Горбушкина лирика
  • Расцвет «шестой державы»
  • Три редактора
• Глава 14. «Дзе, Кальмот и К°»
  • Грузинский князь Георгий Джапаридзе
  • Личное дело Михаила Королёва
  • Корыстный характер
  • Колониальный спекулянт
  • Таинственный узелок и балалайка
  • Талон № 234
  • Дзе и Кальмот
  • Жвачный адмирал
  • Голый барин
  • Кубышка
• Глава 15. Саша Пыльников
  • Косталмед действует
  • На гимнастику живо!
  • Исцеление прокажённых
  • «Альте камераден»
  • Мюллеровская гимнастика
  • Манна небесная на классной печке
  • Парень с бабьим лицом
  • Туфля
  • Жест налётчика
  • Недотыкомка
• Глава 16. Улиганштадт
  • Лингвистическая справка
  • О гостинице на Дуврском шоссе
  • Улигания
  • Географическое положение
  • Политический строй
  • Диктатор Гениальный
  • Наркомбуз
  • Мирная жизнь империи
  • Война
  • Мобилизация
  • Волнения в колониях
  • Летучий отряд
  • Революция
  • Амнистия
  • СССР в Шкиде
• Глава 17. Лотерея-аллегри
  • Асси в классе
  • Скука
  • Карамзин и очко
  • Эврика!
  • Идея Джапаридзе
  • Лотерея-аллегри
  • В отпуск
  • Шкида моется
  • «Оне Механизмус»
  • Тираж
  • Печальный конец
  • Казначей-растратчик
  • Игорная горячка
  • Довольно!
• Глава 18. «Даёшь политграмоту»
  • О комсомоле
  • «Даёшь политграмоту»
  • Человек в крагах
  • Богородица
  • Конституция 1871 года
  • В клубах табачных
  • Настоящий политграмщик
• Глава 19. Учёт
  • Десять часов учёбы
  • Новогодний банкет
  • Шампанское-морс
  • Спичи и тосты
  • Конференция издательств
  • Учёт
  • Оригинальный репортаж
  • Гулять!
• Глава 20. Шкида влюбляется
  • Весна и математика
  • Окно в мир
  • Дочь Маркони
  • Неудачники
  • Смотр красавиц
  • Победитель Дзе
  • Кокетка с подсолнухами
  • Любовь и мыло
  • Конец весне
• Глава 21. Крокодил
  • Племянник Айвазовского
  • Крррокодил
  • Карандаши
  • «Крыть»
  • Коварный толстовец
  • Плюс на минус = 0
  • Индульгенции
• Глава 22. Преступление и наказание
  • Весна на крыше
  • Вандалы
  • Генрих Гейне
  • Засыпались
  • На гопе
  • Мефтахудын в роли сыщика
  • Золотой зуб и английские ботинки
• Глава 23. «Юнком»
  • Три тени
  • Череп во тьме
  • Заседание в подполье
  • Блуждающий огонёк
  • Тревога Мефтахудына
  • Облава
  • «Юнком»
  • Ищейки из ячейки
  • Кто кого
  • «Зелёное кольцо»
• Глава 24. Содом и Гоморра
  • Безвластие
  • Сивер Долгорукий
  • Ост-инд-кофе
  • Первый налёт
  • Кутёж
  • Босиком на форде
  • Два юнкомца и Пирль Уайт
  • Содом и Гоморра
• Глава 25. Первый выпуск
  • В ветреную ночь
  • Без плацкарты и сна
  • В Питере
  • Эланлюм докладывает
  • У прикрытого абажура
  • Остракизм
  • Нерадостный выпуск
  • Снова колёса тарахтят
• Глава 26. Раскол в Цека
  • Киномечты
  • Принципиальный вопрос
  • Курительный конфликт
  • «День»
  • Быть или не быть
  • Раскол в Цека
  • Борьба за массы
  • Перемирие
• Глава 27. «Шкидкино»
  • Микроб немецкого учёного
  • Микроб залетает в Шкиду
  • Трест «Шкидкино»
  • Первый сеанс
  • Коммерческий расчёт
  • Печальная ликвидация фирмы
• Глава 28. Бумажная панама
  • Сарра Соломоновна
  • Бумага и лимоны
  • По листику в фонд
  • Законы Российской империи. Панама
  • Караван невольников
  • Червонцы сделаны
• Глава 29. Спектакль
  • Октябрь в Шкиде
  • «Город в кольце»
  • Десять американских одеял
  • Венки с могил
  • Последняя репетиция
  • Спектакль
  • Шпионка в штанах
  • Ужин
• Глава 30. Птенцы оперяются
  • Из отпуска
  • Янкель в беде
  • Едем!
  • Разговор в кабинете
  • Последнее «прости»
  • Птенцы улетели
• Глава 31. Последние могикане
  • Марш дней
  • Тройка фабзайцев
  • Приходит весна
  • Уходит Дзе
  • Купец в защитной шинели
  • Письмо от Цыгана
  • Турне сламщиков
  • Новый Цека и юные пионеры
  • Ещё два
  • Последний абориген
  • Даёшь сырьё
• Эпилог, написанный в 1926 году

Экранизации

• 1966 — Республика ШКИД (фильм)

См. также

• Кондуит и Швамбрания
• Белеет парус одинокий
• Дорога уходит в даль…
• Белых, Григорий Георгиевич
• Л. Пантелеев

Ссылки

• [www.respublika-shkid.ru/ «Республика ШКИД»: книга, фильм, школа…]
• [jacob-hunt.livejournal.com/ Блог Яшки Ханта, посвящённый «Республике ШКИД»…]
• [fandea.ru/261-vikniksor-viktor-nikolaevich-sorokin-rukovoditel-shkid.html Образ Викниксора в повести «Республика ШКИД» (1927)]

Отрывок, характеризующий Республика ШКИД

Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.