Римский-Корсаков, Александр Васильевич
|
| |
| <center>Александр Васильевич и Марья Семёновна Римские-Корсаковы
| ||
</div> </div> Александр Васильевич Римский-Корсаков (30 апреля 1729 — 16 мая 1781) — генерал-поручик из рода Римских-Корсаковых.
Содержание
Биография
Родился в семье Василия Андреевича Римского-Корсакова, служившего в то время капитаном Нарвского полка, и его жены Евдокии Родионовны, дочери первого в России шталмейстера Р. М. Кошелева. Потеряв на пятом году жизни свою мать (скончалась 25 сентября 1733 г., 21 года от роду), Римский-Корсаков воспитывался дома на Остоженке вместе с младшими братьями и сестрой Анной (в замужестве за генерал-поручиком В. К. Кретовым, ловчим императрицы). Родители его покоятся в надвратной (Корсаковской) церкви Зачатьевского монастыря, выстроенной его дедом.
Будучи записан еще малолетним на военную службу, в 1740 году, он к 35 годам имел уже чин полковника и в 1764 г. командовал Смоленским пехотным полком, который в то время был расположен в Шлиссельбурге и нёс караульную службу в крепости. Римский-Корсаков, видимо, ничего не знал о мятеже с целью освобождения Иоанна Антоновича, который готовил его непосредственный подчинённый — подпоручик Василий Мирович. Это происшествие бросило на него тень в глазах императрицы, особенно когда стал известен составленный Мировичем от имени Иоанна VI указ на имя Римского-Корсакова, коим последний назначался из полковников в генералы и ему предписывалось немедленно следовать к присяге к Летнему дворцу.
Во время бунта командир полка Римский-Корсаков прибыл по требованию коменданта крепости Бередникова вместе с секунд-майором Кудрявым. Арестованный уже Мирович встретил своего полковника словами, что «может он не видывал живого Иоанна Антоновича, так ныне мертвого увидит, который де теперь не телом, а духом кланяется ему». Римский-Корсаков, не удостоив говорившего ответом и не останавливаясь, прошел прямо к коменданту. Только благодаря заступничеству многочисленной и влиятельной кошелевской родни удалось Римскому-Корсакову выйти чистым из подозрений по этому делу.
Тем не менее Екатерина II не могла забыть шлиссельбургского «действа» и до самого конца продолжала холодно относиться к Римскому-Корсакову. Когда же распространился слух о том, будто Иоанн Антонович не убит, а бежал, квартира полковника Римского-Корсакова одной из первых была подвергнута обыску. Первое время после возмущения Мировича он продолжал жить в Шлиссельбургском форштадте, а в 1770—1771 гг. принял участие в действиях русской армии на полях Молдавии и Валахии, где и получил чин генерал-майора. В 1775 году, 10 июля, он получил чин генерал-поручика, но ему, несмотря на все влияние многочисленной родни и на хлопоты его честолюбивой супруги так и не удалось добиться чина полного генерала.
Оставив в 1776 г. военную службу и выйдя по болезни в отставку, Римский-Корсаков последние годы жизни своей провел в Москве, живя там с семьей в собственном доме на Остоженке. Умер он в кругу своей семьи 52 лет от роду и был погребен 18 мая 1781 года архиепископом Платоном (Левшиным) в Донском монастыре, в церкви во имя Пресвятой Богородицы[1].
Семья
А. В. Римский-Корсаков женился в начале 1750 года на княжне Марье Семёновне Волконской (23 августа 1731 — 29 января 1796), дочери генерал-аншефа С. Ф. Волконского. Марья Семёновна, пережившая мужа почти на 15 лет, отличалась многими странностями, скуповатостью, честолюбивым характером и прихотливым вкусом[2]. От этого брака родились дети:
- Екатерина (1755—1836), кавалерственная дама, жена генерала от инфантерии Ивана Петровича Архарова.
- Николай (1762—1835), генерал-майор, обер-кригскомиссар, известный в Москве гастроном[3] и большой скупец.
- Елизавета (1766—1841), с детства калека, ходила на костыле; жена камергера Александра Ильича Ржевского.
- Пётр, дед пушкинского приятеля Петра Каверина, названного в его честь.
Напишите отзыв о статье "Римский-Корсаков, Александр Васильевич"
Примечания
- ↑ У южной стены трапезной; надгробный памятник в виде беломраморного пристенного барельефа ныне находится в Михайловской церкви, у северной стены.
- ↑ Д. Д. Благово. Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений. Ленинград: Наука, 1989. Стр. 25-26.
- ↑ По свидетельству Е. П. Яньковой, Николаю Корсакову «зачастую случалось раза по два завтракать, дважды обедать и кроме вечернего чая и разных лакомств плотно ужинать».
Источники
- Римский-Корсаков, Александр Васильевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- Великий князь Николай Михайлович. «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Выпуск 4, №№ 83-84.
Отрывок, характеризующий Римский-Корсаков, Александр Васильевич
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
