Романизация армянского алфавита

Романизация армянского алфавита — системы романизации армянского письма.

Армянские буквы	заглавные	Ա	Բ	Գ	Դ	Ե	Զ	Է	Ը	Թ	Ժ	Ի	Լ	Խ	Ծ	Կ	Հ	Ձ	Ղ	Ճ	Մ
		0531	0532	0533	0534	0535	0536	0537	0538	0539	053A	053B	053C	053D	053E	053F	0540	0541	0542	0543	0544
	строчные	ա	բ	գ	դ	ե	զ	է	ը	թ	ժ	ի	լ	խ	ծ	կ	հ	ձ	ղ	ճ	մ
		0561	0562	0563	0564	0565	0566	0567	0568	0569	056A	057B	056C	056D	056E	057F	0570	0571	0572	0573	0574
Романизация восточноармянского языка	ASCII	a	b	g	d	e	z	e'	y'	t'	zh	i	l	x	c'	k	h	dz	gh	tw	m
	Хюбшман-Мейе							ê	ə	t̔, ṫ	ž				c			j	ł	č
	ISO 9985							ē	ë	t’					ç				ġ	č̣
	BGN/PCGN					e, ye		e	y		zh			kh	ts			dz	gh	ch
	ALA-LC					e, y		ē	ě	tʿ
Романизация западноармянского языка	ALA-LC		p	k	t										dz	g		ts		j
	ASCII					e		e'	y	t'				x				tz
Армянские буквы	заглавные	Յ	Ն	Շ	Ո	Չ	Պ	Ջ	Ռ	Ս	Վ	Տ	Ր	Ց	Ւ	Փ	Ք	Օ	Ֆ	ՈՒ
		0545	0546	0547	0548	0549	054A	054B	054C	054D	054E	054F	0550	0551	0552	0553	0554	0555	0556	0548 0552
	строчные	յ	ն	շ	ո	չ	պ	ջ	ռ	ս	վ	տ	ր	ց	ւ	փ	ք	օ	ֆ	ու	և
		0575	0576	0577	0578	0579	057A	057B	057C	057D	057E	057F	0580	0581	0582	0583	0584	0585	0586	0578 0582	0587
Романизация восточноармянского языка	ASCII	y	n	sh	vo	ch	p	j	rr	s	v	t	r	c	w	p'	k', q	o	f	u	ev
	Хюбшман-Мейе			š	o	č̔, č̇		ǰ	r̄					c̔, ċ		p̔, ṗ	k̔, k̇	ô
	ISO 9985					č			ṙ					c’		p’	k’	ò		ow	ew
	BGN/PCGN			sh	o, vo	ch’		j	rr					ts’				o		u	ev, yev
	ALA-LC	y, h			o	chʿ			ṛ					tsʿ		pʿ	kʿ	ō			ew, ev
Романизация западноармянского языка	ALA-LC						b	ch				d
	ASCII	h'			vo	ch		ch'	rr					c		p'	k', q	o			ev

Универсальный вариант для восточно-армянского языка, совмещающий в себе наиболее популярные на сегодняшний день системы романизации: ASCII, Хюбшман-Мейе, ISO 9985, BGN/PCGN, ALA-LC.

Армянские буквы	заглавные	Ա	Բ	Գ	Դ	Ե	Զ	Է	Ը	Թ	Ժ	Ի	Լ	Խ	Ծ	Կ	Հ	Ձ	Ղ	Ճ	Մ
	строчные	ա	բ	գ	դ	ե	զ	է	ը	թ	ժ	ի	լ	խ	ծ	կ	հ	ձ	ղ	ճ	մ
Романизация восточноармянского языка	ASCII Хюбшман-Мейе ISO 9985 BGN/PCGN ALA-LC	a	b	g	d	e	z	ē	ȳ	ṫ	ž	i	l	x	c	k	h	dz	ġ	ch	m
Армянские буквы	заглавные	Յ	Ն	Շ	Ո	Չ	Պ	Ջ	Ռ	Ս	Վ	Տ	Ր	Ց	Ւ	Փ	Ք	Օ	Ֆ	ՈՒ
	строчные	յ	ն	շ	ո	չ	պ	ջ	ռ	ս	վ	տ	ր	ց	ւ	փ	ք	օ	ֆ	ու	և
Романизация восточноармянского языка	ASCII Хюбшман-Мейе ISO 9985 BGN/PCGN ALA-LC	y	n	š	o	č	p	j	ṙ	s	v	t	r	ć	w	ṕ	q	ō	f	u	ew

Ссылки

• [transliteration.eki.ee/pdf/Armenian.pdf Transliteration of Armenian] by Thomas T. Pedersen, in KNAB (Kohanimeandmebaas, Place Names Database) of Eesti Keele Instituut (Institute of the Estonian Language).

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Романизация армянского алфавита

После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.