Рябушинский, Степан Павлович
| Степан Павлович Рябушинский | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
|
| Образование | |
Степа́н Па́влович Рябуши́нский (1874, Москва, Российская империя — 1942, Милан, Италия) — русский предприниматель, банкир, коллекционер, меценат, вместе с братом Сергеем основал первый в России автомобильный завод АМО, ныне Завод имени Лихачёва.
Предпринимательство
Степан Павлович был выходцем из династии старообрядцев Рябушинских. Окончил Московскую практическую академию коммерческих наук. Управлял частью семейной фирмы «Товарищество П. М. Рябушинского с сыновьями». Был совладельцем «Банкирского дома братьев Рябушинских», а с 1912 года членом совета созданного на его основе Московского банка[1][2].
В 1916 году вместе с братом Сергеем он начал создавать автомобильный завод Акционерного Московского общества («Завод АМО»), ставший первым в России. Причём производство было организовано так, что при минимальной реорганизации автомобильный завод мог производить авиационную технику[3].
Коллекционирование
Занимался коллекционированием икон, после указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 года открыто скупал их большими партиями по всей России, некоторые из которых жертвовал старообрядческим храмам. Наиболее ценные иконы находились в храмах Рогожского кладбища, сюда он передал икону Богоматери Одигитрии Смоленской, которую после реставрации 1812 года запрещалось переносить из одного храма в другой[3].
К 1914 году собрал одну из лучших коллекций икон в Москве[1]. Степан Павлович также открыл реставрационную мастерскую[2]. Помимо икон собирал церковную утварь и другие культовые предметы[1].
Рябушинский способствовал организации научного изучения икон, опубликовал в журнале «Церковь» статьи «Изображение Воскресения Христова» (№ 15, 1908), «О реставрации и сохранении древних святых икон» (№ 50, 1908). Был почётным членом Московского археологического института[1].
После национализации, проведенной советской властью, коллекция Рябушинского была разделена: 53 иконы были отданы Государственной Третьяковской галерее[4], 128 — были отправлены в Государственный музейный фонд в дом Дервизов у Красных ворот[5]. Часть из них получил Исторический музей, остальные после 1928 года попали в антиквариат на продажу, а также в Пермский и Кубанский музеи[6].
В 2009 году в Москве открылся частный музей «Дом Иконы», в 2012 переименованный в «Дом Иконы и Живописи имени С. П. Рябушинского»[7].
Семейная жизнь
В 1897 году женился на Анне Александровне Прибыловой.
В 1900—1902 годах по заказу С. П. Рябушинского на Малой Никитской улице был выстроен знаменитый особняк в стиле московского модерна по проекту Ф. О. Шехтеля. В телефонной книге за 1908 года домовладелицей дома — в то время № 8 — значилась Анна Александровна Рябушинская[8].
Во время февральской революции 1917 года Рябушинский находился в США: заказывал оборудование для автомобильного завода. Вернулся летом 1917 года и после октябрьской революции спешно с женой и двумя детьми (Еленой и Борисом) эмигрировал в Италию[1]; потомки по линии дочери Елены (1902—2000) проживают в Милане, носят фамилию Rijoff (Рыжовы)[9].
Напишите отзыв о статье "Рябушинский, Степан Павлович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.studhistory.ru/pages/more/stepan-pavlovich-rjabushinskij-_1874-–-1942_.html Степан Павлович Рябушинский (1874 – 1942)]. Историческая студенческая библиотека. Проверено 1 декабря 2011. [www.webcitation.org/6ARQNmzBN Архивировано из первоисточника 5 сентября 2012].
- ↑ 1 2 [nesusvet.narod.ru/ico/gloss/word_ryabushinskiy.htm СТЕПАН ПАВЛОВИЧ РЯБУШИНСКИЙ]. Проверено 1 декабря 2011. [www.webcitation.org/6ARQOgmJW Архивировано из первоисточника 5 сентября 2012].
- ↑ 1 2 [www.tg-m.ru/img/mag/2003/110-118.pdf Братья Рябушинские] (PDF). Всё для дела — ничего для себя. Проверено 1 декабря 2011. [www.webcitation.org/6ARQLTvwc Архивировано из первоисточника 5 сентября 2012].
- ↑ По каталогам Третьяковской галереи значится 57 икон XIII—XVII веков.
- ↑ Садовая-Черногрязская улица, 6.
- ↑ [rmuseum.org/степан-павлович-рябушинский/ Степан Павлович Рябушинский ]
- ↑ Ольга Никольская, Яна Зеленина. [regions.ru/news/2237215/ Дом Иконы на Спиридоновке и его коллекция]. Журнал «Наше наследие» (2011). Проверено 8 декабря 2014.
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01000861332#?page=136 Список абонентов Московской телефонной сети. 1908 г.]
- ↑ [tatko09.livejournal.com/12259.html В гостях у Стефано Рижофф, правнука Степана Рябушинского]
Литература
- Петров Ю. А. Династия Рябушинских. — М., 1997.
- Платонов О. 1000 лет русского предпринимательства. — М., 1995.
Отрывок, характеризующий Рябушинский, Степан Павлович
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
