Самуэль, Герхард
| Герхард Самуэль |
Герхард Самуэль (нем. Gerhard Samuel; 20 апреля 1924, Бонн — 25 марта 2008, Сиэтл) — американский дирижёр и композитор германского происхождения.
Биография
В 1939 г. вместе с семьёй эмигрировал из нацистской Германии в США. Изучал скрипку и дирижирование в Истменовской школе музыки, затем совершенствовал своё дирижёрское мастерство в Тэнглвуде под руководством Сергея Кусевицкого и учился композиции в Йельском университете у Пауля Хиндемита.
В конце 1940-х гг. руководил небольшим оркестром в Париже: в воспоминаниях Аарона Копленда упоминается, в частности, как на вечеринке у Самуэля Джон Кейдж познакомил его с Пьером Булезом[1]. Непродолжительное время дирижировал мюзиклами на Бродвее, затем на протяжении 10 лет играл на скрипке в Миннеаполисском симфоническом оркестре. В 1959—1971 гг. главный дирижёр Оклендского симфонического оркестра, одновременно в 1961—1971 гг. главный дирижёр балета Сан-Франциско. Затем второй дирижёр Лос-Анджелесского филармонического оркестра при Зубине Мете. В 1976—1997 гг. преподавал в консерватории Цинциннати, руководил несколькими музыкальными фестивалями.
Самуэль считался пропагандистом новой и необычной музыки. Сообщается, что под его управлением состоялись премьеры более 75 крупных сочинений[2] (среди них, помимо сочинений современных композиторов, и воскрешённая после столетнего забвения Симфония Ганса Ротта). Во время руководства Самуэлем Оклендского оркестра почти треть репертуара состояла из музыки XX века, а в некоторые сезоны почти каждый концерт включал премьерное исполнение новой музыки; это вызывало недовольство попечительского совета оркестра, и, уходя в отставку в 1971 г., Самуэль резко высказался по адресу консерваторов, недовольных его программной политикой[3]. Впрочем, как вспоминает ученик Самуэля композитор Чарльз Шир (en:Charles Shere), трения Самуэля с руководством оркестра обострялись тем, что он был геем и убеждённым либералом, так что после его отставки совет попечителей Оклендского оркестра потребовал, чтобы новый дирижёр был непременно женат[4]. Штрих к портрету Самуэля добавляют воспоминания Неда Рорема о том, как в 1967 г. в гостях у Самуэля он вместе с Робертом Данкеном впервые попробовал ЛСД[1].
В 1994 г. Самуэлю была присуждена престижная Премия Дитсона за вклад дирижёра в развитие американской музыки.
Композиторское наследие Самуэля включает симфоническую и камерную музыку, сочинения на тексты Уолта Уитмена и Ганса Христиана Андерсена. Незадолго до смерти он закончил работу над оперой по рассказу Томаса Манна «Кровь Вёльсунгов». Музыка Самуэля представляла сложности для восприятия: так, рецензент «Нью-Йорк Таймс», говоря о самуэлевском «Реквиеме по выжившим» (англ. Requiem for Survivors), 17-минутном сочинении на основе первых девяти тактов из «Лакримозы» Моцарта, осторожно замечает, что хотя Самуэль манипулирует звуковыми текстурами с необычайной изобретательностью, «временами трудно понять, чем определяется объём и продолжительность той или иной идеи, а то и всей вещи, но, по крайней мере, внимание она удерживает от начала до конца»[5].
Источники
- ↑ 1 2 [blogs.seattleweekly.com/threadcount/2008/03/gerhard_samuel_19242008.php Gavin Borchert. Gerhard Samuel, 1924—2008] (англ.)
- ↑ [seattletimes.nwsource.com/html/thearts/2004308177_samuelobit27.html Melinda Bargreen. Gerhard Samuel, Obituary] // The Seattle Times, March 27, 2008.
- ↑ [www.sfgate.com/cgi-bin/article.cgi?f=/c/a/2008/03/29/BA1LVSDJO.DTL Joshua Kosman. Gerhard Samuel, Obituary] // San Francisco Chronicle, March 29, 2008.
- ↑ [cshere.blogspot.com/2008/03/gerhard-samuel-1924-2008.html Charles Shere. Gerhard Samuel, 1924—2008]
- ↑ [www.nytimes.com/1981/10/09/arts/music-chopin-concerto-by-cecile-licad.html Donal Henahan. Chopin Concerto by Cecile Licad] // The New York Times, October 9, 1981.
Напишите отзыв о статье "Самуэль, Герхард"
Ссылки
- [library.stanford.edu/collections/gerhard-samuel-collection Архив Герхарда Самуэля] в Библиотеке Стенфордского университета (англ.)
Отрывок, характеризующий Самуэль, Герхард
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.
Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
