Санта-Крус де Тлателолько

Коллегиум Санта-Крус де Тлателолько или Санта-Крус де Сантьяго-Тлателолько (исп. Colegio de la Santa Cruz de Santiago Tlatelolco). Первое высшее учебное заведение Нового Света, предназначенное для культурной и научной интеграции детей индейской аристократии. Первое научно-исследовательское учреждение в Мексике и Америке. Расцвет деятельности пришёлся на 1536—1576 гг. Формально существовало (как начальная школа для индейцев) до 1728 года.

Основание

В 1533 году председатель Королевской Аудиенсии епископ Себастьян де Фуэнлеаль озаботился вопросом об обучении индейцев Новой Испании латинскому языку. Преподавание было поручено монаху Ордена францисканцев Арнальдо де Басачо (Arnaldo de Bassacio). Обучение производилось при часовне Сан-Хосе монастыря Сан-Франсиско в Мехико, там же, где индейцев наставляли в основах христианской веры. Ввиду большого успеха этого предприятия, Фуэнлеаль 8 августа 1533 года отправил послание королю Карлу V, где указывал на бо́льшие успехи индейцев в учении, по сравнению с испанцами, и на этом основании испрашивал финансирование в размере 200 песо золотом и потребного количества маиса. Средства требовались для содержания студентов и преподавателей, причём Фуэнлеаль писал о необходимости преподавания как латыни, так и науатля.

В 1534 году попечитель индейцев в колонии (el custodio) — монах Хакобо де Тестера (Jacobo de Testera) предложил перевести училище для индейцев из Мехико в соседний Тлателолько и отрядил двух монахов в качестве преподавателей.

После создания вице-королевства Новая Испания, губернатор Антонио де Мендоса и епископ Мексики Хуан де Сумаррага постановили создать высшее учебное заведение исключительно для индейцев, разместив его в городе Сантьяго-Тлателолько. Торжественное открытие состоялось в день Богоявления — 6 января 1536 года.

Организация

Коллегия Санта-Крус создавалась как элитное учебное заведение, для воспитания детей индейской аристократии в возрасте от 10 до 12 лет в духе европейской образованности. Было отобрано около 100 детей — по два-три человека из знатных семейств крупнейших народов и областей Мексики. В первые четыре года существования коллегии новых наборов не производилось.

Коллегия Санта-Крус была религиозным учебным заведением, предназначенным для подготовки туземных священников и миссионеров, которым было бы легче найти общий язык с соплеменниками. Не менее важной задачей было воспитание лояльной колониальным властям туземной элиты, и в этом смысле Санта-Крус был и школой политических наук.

Ученики вели монашеский образ жизни, питались в монастырской трапезной вместе с их преподавателями, спали в дортуарах. Ученики имели отдельные шкафы для личного имущества и книг. Распорядок дня выглядел в 1530-х годах следующим образом: после заутрени, ученики завтракали, в это время им читали душеспасительные тексты. После этого следовали занятия до главной мессы. Программа обучения мало отличалась от европейских университетов того времени. Преподавались в основном семь свободных искусств. Испанский язык поначалу не преподавался, ибо отбирались только дети, уже умеющие читать и писать на языке завоевателей. Основное внимание уделялось латинской грамматике, риторике и логике. Далее следовали дисцилины квадривиума: арифметика и геометрия, астрономия (и астрология), музыка. К дисциплинам тривиума была добавлена теология, а позднее — медицина и живопись. Ученики пользовались монастырской библиотекой. Таким образом, коллегия выпускала опытных писцов и рисовальщиков, оформителей книг, владеющих тремя языками. С 1539 года при коллегии действовала типография.

Коллегия в 1540-е — 1570-е гг

В 1540-е годы концепция обучения в Санта-Крус претерпела изменения. Епископ Сумаррага пришёл к выводу, что выпускники желали остаться в миру, и пересмотрел свои взгляды на воспитание индейских священников. Был объявлен постоянный набор: в 1537 году в коллегии было 70 студентов, к 1541 году их число было доведено до 200, включая сюда вольнослушателей. В 1541 году часть испанского духовенства была отрицательно настроена к изучению индейцами латыни, полагая, что свободомыслие может привести к ереси.

В 1543 году король Карл V санкционировал бюджетную субсидию коллегии в размере 1000 песо в год, но с 1546 года она перестала поступать. Антонио де Мендоса возместил эту потерю субсидией в 800 песо годовых. С этого же года в коллегии стали преподавать бывшие её ученики, занявшие посты управляющих, надзирателей и лекторов. Однако настоятель коллегии и финансовый уполномоченный по-прежнему назначались вице-королём. В 1554 году коллегия получила статус королевской, но в финансировании из казны было отказано.

Большой урон коллегии нанесла эпидемия чумы в 1545 году, когда, по словам вице-короля Мендосы, скончалась большая часть студентов. С тех пор коллегия поражалась эпидемиями дважды: в 1564 и 1576 годах.

В 1552 году выпускники коллегии — Мартин де ля Крус и Хуан Бадиано занялись медицинскими исследованиями и издали ботанический и фармакологический труд Herbario de la Cruz-Badiano — единственное в своём роде произведение, созданное на основе индейских представлений европейски образованными туземцами.

После отставки вице-короля Мендоса, он передал коллегии два ранчо с 2000 овец, 1000 коров и 100 лошадьми для содержания учебного заведения. Новый вице-король — Луис де Веласко сохранил стипендию в 800 песо в год на содержание коллегии.

В 1553 году в Мехико был открыт Католический и Апостольский университет, ставший конкурентом прежде единственного высшего учебного заведения. После кончины де Веласко в 1564 году, начался упадок коллегии, совпавший по времени с эпидемией. Король Филипп II отказал в субсидии коллегии, но она не была закрыта. Источники показывают, что преподаватели были вынуждены работать за свой счёт и частично распродавать имущество коллегии, чтобы продолжить её функционирование.

Деятельность Бернардино де Саагуна. Окончательный упадок

Великий историк Бернардино де Саагун был одним из преподавателей коллегии со дня её основания. Начав работать с индейскими осведомителями в 1558 году, он переехал в Тлателолько, где работал до 1565 года. В 1570 году, удалившись в монастырь, он не покидал коллегии до своей кончины.

Саагун после 1570 года оживил деятельность коллегии, благодаря своим историческим и лингвистическим трудам, большое внимание уделял он и медицине. При нём преподавали Геронимо де Мендето и Хуан Баутиста, но главной задачей был поиск средств на существование учебного заведения. В 1572 году Саагун просил субсидию в 100 песо и некоторого количества маиса, но получил отказ. К тому времени прекратилось преподавание по программам тривиума и квадривиума, и коллегия стала превращаться в начальную школу. В 1576 году коллегия вновь была опустошена эпидемией, заболел и Саагун, но выжил, несмотря на преклонный возраст. После кончины Саагуна коллегия окончательно стала элементарной школой для индейцев, хотя, судя по результатам деятельности индейских историков XVII в. — Иштлильшотитля и Чимальпаина, в 1595—1600 годах уровень преподавания всё ещё был достаточно высок, давая познания в испанском и латинском языках, основах юриспруденции и т. д.

Коллегиум по инерции существовал до 1728 года. После инспекции 17 января 1728 года инспектор образования Новой Испании — дон Хуан-Мануэль де Оливан-и-Ребольедо нашёл, что начальная школа для индейцев находится в глубоком упадке, и располагается в ветхом здании. 19 ноября 1728 года он заново основал коллегию в Тлателолько, но это уже было совершенно другое учебное заведение.

Историческое значение

Историческое значение коллегии Санта-Крус заключалось в попытке создания учебного заведения, в котором аборигены могли бы приобщиться к западной культуре, обогатив её своим опытом, например, медицинским. Аналогов этому заведению не существовало в мире XVI в. Другие учебные заведения, основанные в испанских колониях, не ставили своей задачей культурную интеграцию, предназначаясь для испанцев и креолов. О том, насколько коллегия Санта-Крус опередила своё время, свидетельствует первый закон об образовании, принятый в Мексике в 1600 году: Ordenanza de los Maestros del Nobilísimo Arte de Leer, Escribir y Contar («Установление учителям самых благородных искусств — чтения, письма и риторики»). В нём дословно сказано:

…Учитель не должен быть ни негром, ни мулатом, ни индейцем; и, будучи испанцем, должен быть добрым христианином…

Источники и литература

• Acuna-Soto, Rodolfo, David W. Stahle, Malcolm K. Cleaveland, et al., «Megadrought and Megadeath in 16th Century Mexico», Emerging Infectious Diseases, [s. l.], v. VIII, n. 4, abril de 2002, p. 360—362, gráficas.
• Borgia Steck, Francis, El primer colegio de América: Santa Cruz de Tlatelolco, México, Centro de Estudios Franciscanos, 1944, 106 p., ils., láms.
• Cuevas, Mariano, Documentos inéditos del siglo XVI para la historia de México, 2a. ed., dir. e introd. de Genaro García, México, Editorial Porrúa, 1975, 525 p., láms.
• Gortari, Elí de, La ciencia en la historia de México, México, Editorial Grijalbo, 1980, 445 p., cuadros.
• León-Portilla, Miguel, Bernardino de Sahagún. Pionero de la antropología, México, Universidad Nacional Autónoma de México, Instituto de Investigaciones Históricas — El Colegio Nacional, 1999, 264 p., láms. (Serie Cultura Náhuatl, 24)
• Malvido, Elsa, «La epidemiología, una propuesta para explicar la despoblación americana», Revista de Indias, México, v. LXIII, n. 227, 2003, p. 65-78, cuadros.
• Mathes, Michael, The Americas first academic library, Santa Cruz de Tlatelolco, Sacramento, Califoria State Library, 1985.
• Maxwell, Judith M. y Craig A. Hanson, «Introduction», en Of the Manner of Speaking That the Old Ones Had: Arte Para aprender la Lengua Mexicana 1547, Salt Lake City, University of Utah Press, 1992.
• McCaa, Robert, «¿Fue el siglo XVI una catástrofe demográfica para México? Una respuesta basada en la demografía histórica no cuantitativa», Papeles de Población, Red de Revistas Científicas de América Latina y el Caribe, España y Portugal -Universidad Autónoma del Estado de México, Toluca, n. 021, julio-septiembre de 1999, p. 223—239, 1 cuadro, 1 gráfica.
• Mendieta, Gerónimo de, Historia eclesiástica indiana, 4a. ed., edición de Joaquín García Icazbalceta, México, Editorial Porrúa, 1993, 790 p., ils., láms.
• Ocaranza, Fernando, El Colegio Imperial de Indios de la Santa Cruz de Santiago Tlatelolco, México, [s. e.], 1934, 106 p.
• Rubial García, Antonio, La evangelización de Mesoamérica, México, Consejo Nacional para la Cultura y las Artes, 64 p. (Colección Cultura Tercer Milenio)
• Rubio Mañé, José Ignacio, El virreinato, 2a. ed., 4 v., México, Universidad Nacional Autónoma de México, Instituto de Investigaciones Históricas — Fondo de Cultura Económica, 1983. (Sección Obras de Historia)
• Sahagún, Bernardino de, Historia general de las cosas de Nueva España, introd., paleografía, glosario y notas de Alfredo López Austin y Josefina García Quintana, 3a. ed., 3 t., México, Consejo Nacional para la Cultura y las Artes, 2000. (Cien de México)
• Torquemada, Juan de, Monarquía Indiana, 3a. ed., México, Universidad Nacional Autónoma de México — Instituto de Investigaciones Históricas, 1975. (Serie de historiadores y cronistas de indias, 5)

Отрывок, характеризующий Санта-Крус де Тлателолько

Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.