Сименс, Карл Вильгельм

Карл Вильгельм Сименс
Carl Wilhelm Siemens Charles William Siemens
Дата рождения:	4 апреля 1823(1823-04-04)
Дата смерти:	19 ноября 1883(1883-11-19) (60 лет)

Карл Вильгельм Сименс (4 апреля 1823 — 19 ноября 1883) — немецкий и британский инженер и промышленник.

Родился в деревне Ленте, в настоящие дни часть Гердена, Ганновер, Германия, где его отец, Кристьян Фердинанд Сименс (31 июля 1787 — 16 января 1840), был землевладельцем, сдававшим имения в аренду. Его мать была Элеонора Дейхман (1792-8 июля 1839). Вильгельм был четвёртым сыном (из четырнадцати) в семье. Он был братом Вернера фон Сименса и Карла Генриха фон Сименса.

23 июля 1859 года, Сименс женился на Энн Гордон, младшей дочери писателя мистера Иосифа Гордона и брата профессора инженерии Университета Глазго Льюиса Гордона. Вильгельм говорил что 19 марта этого года, он дал клятву на верность двум дамам в один день — Королеве и своей возлюбленной. За несколько месяцев до своей смерти он был посвящён в рыцари. Вильям скончался в понедельник 19 ноября 1883 года вечером в девять часов, и был погребён через неделю — 26 ноября на кладбище Кенсал Грин.

Сименс обучался на инженера-механика. Создавая свои изобретения, Сименс опирался на уже существующие знания о тепле и электричестве, именно таким образом, он создал первый электрический термометр. Созданный им электрический пирометр, первое изобретение Вильгельма, связывал две области в которых он вёл исследования — металлургическую и электрическую.

Однако самым известным, самым важным изобретением и великим достижением его жизни было создание регенеративной печи. Это изобретение привело в дальнейшем к созданию мартеновской печи.

Воодушевлённый идеей поиска неограниченных источников энергии, он предлагает гипотезу о том, что Солнце выделяет тепло путём циркуляции топлива в космосе, позже перепечатывает книгу «В защиту солнечной энергии», вызвавшую споры в научных кругах.

Награды

• Бейкеровская лекция (1871)
• Медаль Альберта (Королевское общество искусств) (1874)

Отрывок, характеризующий Сименс, Карл Вильгельм

– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.