Синтенис, Рене

Олимпийские награды
Конкурс искусств
Бронза	Амстердам 1928	Скульптура

Рене́ Си́нтенис (нем. Renée Sintenis, урождённая Рената Алиса Синтенис (нем. Renate Alice Sintenis; 20 марта 1888, Глац, Нижняя Силезия, ныне Польша — 22 апреля 1965, Западный Берлин) — известный немецкий скульптор и художница-график.

Биография

Рене родилась в семье советника юстиции Бернхарда Синтениса, гугенотская фамилия которого происходит от Сен-Дени. Её детство прошло в Нойруппине. Уже тогда Рене тянуло к животным, которые стали впоследствии главной темой её творчества. Школьные тетрадки были испещрены рисунками жеребят, лошадей и собак. В 1902 году семья переехала в Штутгарт. С 1902 по 1905 год Рене посещала школу благородных девиц и брала уроки рисования в художественной школе. Затем семья переехала в Берлин. С 1907 по 1910 год Рене училась на отделении «декоративная пластика» в Берлинской школе прикладного искусства в мастерской профессора Вильгельма Хаверкампа. Отец хотел, чтобы она стала секретаршей. Но Рене предпочла покинуть семью и поселилась у подруги.

С 1913 года она участвовала в выставках, её работы нашли положительный отклик в печати и у коллекционеров. В этот период Синтенис познакомилась и подружилась с поэтами Райнером Марией Рильке и Иоахимом Рингельнацем.

3 декабря 1917 года Синтенис вышла замуж за художника, типографа и поэта Эмиля Рудольфа Вайса, который был старше её на 13 лет. В 1918 году она выполнила скульптуру «Дафна», венчавшую серию её работ, посвященных женскому телу.

1920-е годы стали периодом расцвета творчества Синтенис. Галерист Альфред Флехтхайм представил её работы в Париже и Нью-Йорке.

С 1925 по 1930 год она выполнила выразительную серию скульптур спортсменов: «Боксер Эрих Брандль», «Нурми», «Футболист», «Игрок в поло», «Поло», «Боксер Харткопп».

В 1928 году скульптура «Футболист» была отмечена бронзовой медалью в Конкурсе искусств на IX Олимпийских играх в Амстердаме (номинация — круглая скульптура).

В 1930 году Синтенис вернулась к монументальной теме, создав «большую Дафну». 11 августа 1931 года стала членом Прусской академии искусств в Берлине. В 1932 году получила Олимпийский приз за скульптуру бегуна Пааво Нурми (1927).

28 февраля 1934 года Синтенис была исключена из академии. Наступил период «внутренней эмиграции».

7 ноября 1942 года умер её муж. Его смерть повлекла за собой тяжелый кризис. В 1945 году квартира и ателье Синтенис были полностью разрушены, во время бомбежки погибло и большинство её работ. Вместе с собакой ей удалось бежать в соседний Тиргартен.

После войны Рене поселилась в небольшой квартире на Инсбрукерштрассе, 23, берлинского района Шёнеберг. На некоторое время её рабочим местом стал подоконник в гостиной.

С 1947 года Синтенис преподавала в Высшей школе изобразительных искусств в Западном Берлине.

В 1948 году она получила художественный приз города Берлина. 31 мая 1952 года была награждена орденом «Pour le Mérite», а в следующем году — Командорским крестом ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия». В 1955 году стала профессором Высшей школы изобразительных искусств в Западном Берлине и членом вновь учрежденной Академии искусств Западного Берлина.

Созданная ею в 1932 году скульптура медведя стала официальным призом Берлинского международного кинофестиваля.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Рене Синтенис

Отрывок, характеризующий Синтенис, Рене

В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.