Содерини, Пьеро
| Пьеро Содерини Piero Soderini | ||
| ||
|---|---|---|
| ноябрь 1502 — август 1512 | ||
| Рождение: | 1452 Флоренция | |
| Смерть: | 13 июня 1522 Рим | |
| Отец: | Томмазо Содерини | |
Пьеро Содерини (1452 — 13 июня 1522) — флорентийский государственный деятель, пожизненный Гонфалоньер справедливости Флорентийской республики в период изгнания Медичи. Сын Томмазо Содерини, ближайшего сподвижника Лоренцо Великолепного.
Политическая биография
Содерини вступил в должность гонфалоньер справедливости 1 ноября 1502 года, после административной реформы, впервые сделавшей этот пост пожизненным. Во внутренней политике он последовательно проводил курс на эффективное функционирование республиканских институтов, препятствуя росту политического влияния отдельных семей и партий. Во внешней политике правительство Содерини ориентировалось на Францию. Благодаря созданию во Флоренции боеспособной профессиональной армии Содерини удалось вернуть республике Пизу, отделившуюся в 1494 году.
Однако внешнеполитическая ставка Содерини на союз с французами оказалась для него проигрышной. К 1512 году Священная Лига под руководством папы Юлия II добилась ухода французских войск из Италии. После этого папа обратил войска против итальянских союзников Франции. Флоренция была «пожалована» Юлием II своему верному стороннику кардиналу Джованни Медичи, командовавшему войсками в последнем сражении с французами.
Желая решить вопрос дипломатическим путём, Медичи предварительно предложил Содерини капитулировать. Содерини вынес этот вопрос на всеобщее обсуждение, на котором граждане Флоренции отклонили требование кардинала. Содерини стал готовиться к обороне города. Тем временем Медичи во главе подразделения испанской армии Кардоны без боя вступил в Прато, что в десяти милях (около 16 км) от Флоренции. Вышедшие из повиновения испанцы на протяжении двух дней громили город, грабя, насилуя и убивая мирное население (не щадя даже монахинь женского монастыря в Прато). За два дня якобы погибло около четырёх тысяч человек.
Вести из Прато повергли флорентийцев в ужас. Сторонники Медичи в городе открыто потребовали отставки Содерини. Поддавшись всеобщей панике, Содерини заявил кардиналу Медичи о своей отставке, испросив гарантии беспрепятственного выезда из города. Получив гарантии неприкосновенности, Содерини без промедления покинул Флоренцию, а затем и Италию, отправившись через Адриатическое море в порт Рагуза в Далмации. Это оказалось весьма мудрым шагом, ибо вскоре на его поимку были направлены папские агенты. 1 сентября 1512 года кардинал Джованни Медичи, второй сын Лоренцо Великолепного, вошел в город своих предков, восстановив над Флоренцией власть своей семьи.
В 1513 году Джованни Медичи согласился на возвращение Пьеро Содерини в Италию в обмен на голос его брата кардинала Франческо Содерини на выборах папы римского. В результате этой сделки Джованни Медичи стал папой Львом Х, а Содерини вернулся на родину; правда, во Флоренцию он не поехал, а обосновался в Риме.
Содерини был известен как человек ответственный, но не слишком способный. Гвиччардини писал о нем, как о человеке, выпустившем из рук всю власть, скорее управляемом, чем управлявшем, нерешительном, отдавшемся на волю других, не сделавшим ничего ни для сохранения себя, ни для общего спасения.
Историческая роль
Содерини сумел разглядеть таланты по крайней мере двух великих деятелей эпохи Возрождения, которые под его покровительством начинали творить каждый в своей сфере — это Микеланжело Буонаротти и Никколо Макиавелли. Первый в правление Содерини создал знаменитую статую Давида, второй — профессиональную флорентийскую армию, что в истории Флоренции было сделано впервые.
В то же время Содерини, видимо, не особенно ценил талант Рафаэля, поселившегося во Флоренции в конце 1504 г. В 1508 г. Рафаэль переехал в Рим.
Напишите отзыв о статье "Содерини, Пьеро"
Литература
- Гвиччардини, Франческо. Сочинения. – М.: Академия, 1934.
- Макиавелли, Никколо. История Флоренции. – М.: Наука, 1987.
- Стратерн, Пол. Медичи. Крестные отцы Ренессанса. – М.: АСТ, 2010.
Отрывок, характеризующий Содерини, Пьеро
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
