Сокальский, Пётр Петрович

Пётр Петрович Сокальский
Профессии	композитор, музыкальный критик, издатель, редактор

Пётр Петрович Сокальский (Сокольский) (1830 или 14 [26] сентября 1832, Харьков — 30 марта [11 апреля] 1887, Одесса) — литератор, композитор и исследователь русской народной песни.

Биография

С 1852 года окончив естественный факультет Харьковского университета, работал учителем ботаники, зоологии и минералогии в Екатеринославской гимназии. В 1855 году получил степень магистра химии.

В 1855—1857 годах — личный секретарь российского консула в Нью-Йорке.

В 1856—1858 годах служил в департаменте сельского хозяйства в Петербурге. С 1858 года жил в Одессе (с перерывом в 1862—1863, когда учился в Петербургской консерватории). Создал Общество любителей музыки (1865), музыкальную школу; в 1871—1876 годах издавал и редактировал газету «Одесский вестник»; участвовал в работе одесского Филармонического общества.

В 1875—1876 годах в качестве военного корреспондента находился в Болгарии.

Публиковал научные и музыкально-публицистические статьи в газетах «Московские Ведомости», «Санкт-Петербургские Ведомости» и «Голос», журналах «Отечественные Записки», «Русская Мысль» и др.

Семья

Братья:

• Николай (? — 1871) — редактор газеты «Одесский вестник» в 1859—1871.
• Иван (13.5.1830 — 1896) — экономист.

Творчество

Сотрудничал с композиторами А. С. Даргомыжским, М. А. Балакиревым, Ц. А. Кюи, критиком В. В. Стасовым.

Будучи в Болгарии (1875—1876), записал несколько народных песен, которые использовал в своём в произведении «Славянский альбом».

В 1850-х годах читал лекции о музыке в одесском филантропическом обществе; содержание их развил в труде «Русская народная музыка» (Харьков, 1888).

Автор опер (наряду с произведениями Н. В. Лысенко — первые профессиональные украинские оперы), баллад, пьес и более 40 романсов.

Избранные сочинения

оперы

• «Мария» (или «Мазепа»; 1859, клавир — не окончена; по поэме «Полтава» А. С. Пушкина)
• «Майская ночь» (1863, по повести Н. В. Гоголя)
• «Тарас Бульба» («Осада Дубно»; 1878; по повести «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя).

для хора и оркестра

• кантата «Пир Петра Великого» (1859).

Положил на музыку стихотворение И. И. Гольц-Миллера «Слушай»; эта песня, начинающаяся словами «Как дело измены, как совесть тирана…» стала революционной.

для фортепиано

• Славянский альбом (1873)
• Славянский марш (1875)
• Далматская баркарола (1876)

(всего более 40 пьес).

монография

• Сокальский П. П. Русская народная музыка великорусская и малорусская в ее строении мелодическом и ритмическом и отличия ее от основ современной гармонической музыки. — Харьков: тип. А.Дарре, 1888. — 168 с.

статьи, очерки

• История церковного пения в России. — [Одесса]: тип. Л.Нитче, 1872. — 7 с. — (Из «Одесского вестника», 1872, № 70, 71)
• Китайская гамма в русской народной музыке // Музыкальное Обозрение. — 1885—1886.
• О будущности русской музыки // Баян. — 1889..
• Тропинки жизни. — Одесса: тип. Л.Нитче, 1874. — Вып. 1, 2. — 63+75 с. — (под псевдонимом Ингулов)

Избранные научные труды

• Приготовление и сохранение виноградных вин / Сост. П. С. — СПб. : тип. Морского кадетского корпуса, 1856. — 4+130 с.
• Сокальский П. П. О способах определять качества пшеничной муки и различные к ней примеси. — СПб.: тип. Я. Трея, 1857. — 2+36 с.
• Сокальский П. П. О термохимических исследованиях и значении их для теоретической химии : Рассуждение, напис. для получ. степ. магистра химии. — Харьков : Унив. тип., 1855. — 79 с.
• Сокальский П. П. Поземельный кредит на Юге России. — Одесса: тип. Л.Нитче, 1878. — 39 с. — (Из «Одесского вестника», 1878, № 207, 209—211, 214)
• Сокальский П. П.Статистический и торговый очерк главнейших рынков для сбыта виноградного вина в Европе. — Одесса, 1872.
• Сокальский П. П. Что делать молодой России? (В предотвращение кризиса в школьном производстве). — Одесса: тип. «Новороссийского телеграфа», 1880. — 55 с.
  •  — 2-е изд. — М.: тип. А. В. Васильева, 1903. — 18+66 с.

Награды

• премия Русского музыкального общества (Петербург, 1-й Российский музыкальный конкурс, 1860) — за кантату «Пир Петра Великого».

Литература

• Карышева Т. П. П. Сокальский. — Киев : Мистецтво, 1951. — 42 с. — (Классики музыки). — 10000 экз.
• Карышева Т. И. Петр Сокальский : Жизнь и творчество. — М.: Сов. композитор, 1984. — 200 с. — 6180 экз.
• [uchebnikionline.com/kulturologia/providniki_duhovnosti_v_ukrayini_-_kuras_if/sokalskiy_petro_petrovich.htm Сокальский Петр Петрович] // Провідники духовності в Україні : довідник / Голова ред. кол. І. Ф. Курас. — К.: Вища школа, 2003.
• Соловьёв Н. Ф. Сокальский, Петр Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. 30a: Слюз — София Палеолог. — С. 720.
• [www.musenc.ru/html/s/sokal5skiy.html Сокальский, Сокольский Пётр Петрович] // Музыкальная энциклопедия. — 1973—1982.
• [music-dic.ru/html-music-keld/s/6233.html Сокальский (Сокольский) Пётр Петрович] // Музыкальный энциклопедический словарь. — 1990.

Ссылки

• [gentlemanclub.uol.ua/ukr/text/6294002/sokalskiy-petr-petrovich-1832-1887/ Сокальский Петр Петрович (1832—1887)]. Online.ua. Проверено 25 апреля 2016.
• [ref-history.ru/soft/ref-sokalski.htm Сокальский, Пётр Петрович]. Краткая история русской литературы. Студия Виталия Комарова. Проверено 25 апреля 2016.

Отрывок, характеризующий Сокальский, Пётр Петрович

– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.