Сотенский, Владимир Николаевич

Владимир Николаевич Сотенский
Дата рождения	20 марта 1899(1899-03-20)
Место рождения	Ташкент, Российская империя
Дата смерти	22 апреля 1945(1945-04-22) (46 лет)
Место смерти	концлагерь Вюльцбург, Третий рейх
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1918—1945
Звание
Командовал	артиллерия 5-й армии
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Владимир Николаевич Сотенский (1899—1945) — советский военный деятель, генерал-майор (1940), участник Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. В 1941 году попал в немецкий плен, был убит в лагере Вюльцбург в 1945 году.

Биография

Владимир Сотенский родился 20 марта 1899 года в Ташкенте в семье офицера царской армии. Его отец был полковником, дворянином. В 1916 году Сотенский окончил Ташкентский кадетский корпус, а затем Михайловское артиллерийское училище. Участвовал в Первой мировой войне, дослужился до звания подпоручика.

В феврале 1918 года Сотенский добровольно вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. В течение трёх лет он принимал участие в Гражданской войне в сражениях с басмаческими вооружёнными формированиями на Туркестанском фронте. До 1925 года он командовал взводом и батареей. В 1926 году Сотенский окончил курсы усовершенствования комсостава артиллерии. В 1926—1932 годах он преподавал на них. В 1932—1935 годах Сотенский занимал должность начальника отдела в инспекции артиллерии РККА. В 1935 году он окончил вечерний факультет Военной академии имени Фрунзе. В 1935—1938 годах Сотенский командовал артиллерийским полком. В 1938—1940 годах он занимал должность начальника отдела в управлении начальника артиллерии Киевского особого военного округа.

В 1940 году Сотенский занимал должность начальника артиллерии 5-й армии Киевского особого военного округа. 4 июня 1940 года ему было присвоено звание генерал-майора артиллерии.

В начале Великой Отечественной войны Сотенский участвовал в приграничных боях и в Киевской оборонительной операции. Во время последней армия была окружена и понесла большие потери. В начале сентября 1941 года при попытке выйти из окружения Сотенский, будучи раненным, попал в плен. Первоначально содержался в концлагере Хаммельбург. В январе 1943 года за антинацистскую агитацию Сотенского перевели в Нюрнбергскую тюрьму, а в сентябре того же года — в крепость Вюльцбург. В апреле 1945 года заключённых, способных передвигаться пешком, эвакуировали в альпийский лагерь Моссбург. А 22 апреля 1945 года один из группы СС, прибывших в лагерь Вюльцбюрг для зачистки, убил Сотенского, который был не в состоянии передвигаться, выстрелом в затылок.

Литература

• Свердлов Ф. Д. Советские генералы в плену. — М.: Изд-во фонда «Холокост», 1999. — С. 246.

Отрывок, характеризующий Сотенский, Владимир Николаевич

– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.