Супой
| Супой | |
 Вечер на речке Супой в районе г. Яготин | |
| Характеристика | |
|---|---|
| Длина |
130 км |
| Бассейн |
2000 км² |
| [tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Супой Водоток] | |
| Исток | |
| Устье | |
| — Координаты |
49°37′51″ с. ш. 31°48′01″ в. д. / 49.630876° с. ш. 31.800416° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.630876&mlon=31.800416&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 49°37′51″ с. ш. 31°48′01″ в. д. / 49.630876° с. ш. 31.800416° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.630876&mlon=31.800416&zoom=12 (O)] (Я) |
| Расположение | |
| Водная система | |
|
| |
| Страна | |
| Регион | |
|
| |
Супой (Супонь) (укр. Супій) — река на Украине, левый приток Днепра. Упоминается в древнерусских летописях, в частности как граница Черниговского и Переяславского княжеств, а также граница Руси и Дикого Поля.
«Приток р. Днепра, длиною 65 верст, протекающий по границе Переяславского и Пирятинского и в Золотоношском уездах Полтавской губернии, вытекает из Козелецких болот Черниговской губернии. Характер течения болотистый; у местечка Яготина в 1765 году графом Разумовским устроена гребля, образовавшая обширное озеро с высоким островом посреди.»
Древнейшим упоминанием о реке Супой является «Поучение Владимира Мономаха детям своим», которое датируется 1085 годом. Берега Супоя вблизи Яготина были заселены ещё до 1240 года, то есть нашествия монголо-татар. Но первое письменное упоминание о Яготине относится только к 1552 году, а первая информация о владельцах Яготина — до начала XVII века. В 1637 году в универсале Якова Острянина упоминается Яготинский уезд. Это означает, что местечко Яготин на берегах Супоя был тогда административным центром. Город также был центром казацкой сотни (1723 г.), казаки которого принимали активное участие в восстании Хмельницкого.
Источники
- militera.lib.ru/common/solovyev1/index.html
| ||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Супой"
Отрывок, характеризующий Супой
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
