Сызгы

Сызгы (башк. Һыҙғы) — племя финно-угорского происхождения в составе айлинской группы башкир.

Этническая история

Будучи финно-уграми по происхождению, сызгинцы тюркизировались еще в древнебашкирской среде, под которой надо скорее всего понимать этнический синтез юрматыно-юрмийских и баджгардо-бурджанских племен.

Этноним «сызгы» финно-угорского происхождения. Согласно В. Ф. Генингу, может сопоставляется с самодийским словом «сыски» («лодка»).

Этническая история племени сызгы тесно связана с историей айлинской группы башкир. В конце I тыс. н. э. они были вовлечены в процесс формирования древнебашкирского этноса, а в начале II тысячелетия из юго-западного Приуралья сызгинцы вместе с айлинцами переселяются в северные и северо-восточные регионы Башкортостана. В более поздние времена, племя сызгы занимали земли по реке Ай, в Зауралье, и далее переместились на север.

В конце XVIII века часть вотчинных земель сызгинцев была отобрана под горные заводы и города Красноуфимск, а на остальные земли ими были припущены татары и марийцы, что способствовало значительному этническому смешению с ними. Потеряв значительное количество своих земель, составлявших материальную основу существования рода-волости, сызгинцы постепенно теряли свои этнические особенности, растворяясь среди других этносов.

Расселение

Башкиры Сызгинской волости владели своими вотчинными землями по грамоте царя Алексея Михайловича от 1652 года. В состав вотчины входили и земли в верховьях реки Уфа.

В 1697 году сызгинцами получена Сберегательная грамота от Петра I. В прошении их доверенного лица Иликея Бикбаева говорилось, что:

«..В прошлых годах владели деды и отцы их вотчинною землею и сенными покосы и рыбными ловли с озеры и ыстока и бортным угодьем и хмелевым щипаньем и з бобровыми гоны и кунишным и всякими звериными ловлями в Уфимском уезде по Сибирской дороге вверх по Уфе реке по обе стороны, верхнея межа Карамалий исток, а по другую сторону Уфы реки Березовый мыс, а нижнея межа — речка Чечат по обе стороны, а по другую сторону Уфы реки речка Беолом(ш) по обе стороны, а те де… вотчинною землею и вышеписанными всякими угодья владеют они, а в ту их вотчину выезжают насильством разных городов всякие русские люди и в той их вотчине землю пашут и всякие налоги и обиды чинят и нам, великому государю, пожаловати б их велить на ту их вотчинную землю послать с Уфы дворянина и подьячего, чтобы описать их землю… и велено от сторонних людей отмежевать их землю по старым урочищам как владели деды и отцы их. Кущинские башкирцы подтвердили точность граней и межей вотчины Илекейки Бекбаева с товарыщи и владели они ею по грамоте 1652 г.»

— Асфандияров А.З. История сел и деревень Башкортостана и сопредельных территорий. Уфа: Китап, 2009. — 744 с. (на с.653)

После подавления башкирских восстаний в XVII—XVIII вв. усилился захват и продажа за бесценок вотчин башкир под заводы и города, продолжавшиеся и в XIX веке.

21 апреля 1801 года башкиры Сызгинской волости продали владельцу Саранинского завода Ивану Осокину землю, находившуюся по течению реки Уфа по правому её берегу по следующим ориентирам:

«От межи Красноуфимска служилых казаков по р. Санаре по обеим сторонам и от устья оной речки до вершины длиною на 30, а в ширину от межи Красноуфимских казаков чрез оную Санары прямою же линиею в 20 верст за сверх оной еще состоящей смежно ниже речки Санары по речкам же Быргынды, Саргаю и Чуч(г)ату, впадающим в р. Уфу по течению с правой стороны с устья до вершины и до меж…»

Населенные пункты сызгинцев — Сызги, Озерки, Юва, Усть-Бугалыш, Верхний Бугалыш, Новый Бугалыш и Средний Бугалыш (ныне н/п Красноуфимского района Свердловской области). В 1834 году в селе Сызги насчитывалось 235, а в 1859 году — 410 башкир. Также проживали тептяри (40 и 46 чел. соответственно). С 1757 года на вотчине Сызгинской волости известны деревни припущенных башкирами марийцев-тептярей Сарсаз 1-й и Сарсаз 2-й.

Библиография

• Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа. М., Наука, 1974.
• Янгузин Р. З. Башкирские племена. Уфа: Китап, 1992.

Ссылки

• [encycl.bash-portal.ru/sizgi.htm Статья в Башкортостан: Краткая энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Сызгы

– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.