Балыксы

Балыксы (башк. Балыҡсы) — племя в составе северной группы башкир. В Аскинском и Караидельском районах Башкортостана это племя называют на своем диалекте как балыкчи.

Родовой состав

Родовые подразделения: атналы, калмак, кулсыкай, сыскан, тюлькэ, тюркэй.

Анализ Y-DNA

Часть протестированных балыкчи - являются представителями гаплогруппы R1a, субклад R1a-Z2123.

Фамилии

Ахметовы, Сафины и др.

Этническая история

Исторические сказания племени балыксы связывают происхождение предков с районами Алтая и Южной Сибири. Среди них указывается даже местность — Кэнгэн (Көнгән), которая, по их представлениям, находится в районе современного Томска.

По преданиям балыкчинцев, сначала их предки пришли на Яик (нынешнее название — Урал), затем долго кочевали «в Белебеевских краях, на катайских землях», с этого места они направились по реке Танып на север и остались в лесах долины реки Тюй, где «было много животных и диких пчёл». В сказании упоминаются также «два черемиса-мусульманина» — Кеби и Юрми, которые в то время жили на данной территории и оставили свои имена двум крупным башкирским селам: Кубиязы и Юрмиаз (ныне Урмиязы). По утверждению Кузеева Р. Г., «черемисами-мусульманами» в XIII—XIV веках могли быть лишь представители племени юрми и предки кубоу-минцев (куби-мин), оторвавшиеся от древних башкир и переселившиеся подобно гайнинцам и таныпцам на север.

Балыкчинская тамга является видоизменением древней катайской тамги.

Этимология

Этноним балыксы имеет древнетюркское происхождение. В древнетюркских рукописях VIII века слово baliq (baluq) употребляется в значении «город», а производное слово baluqdagy — как «жители городов». Согласно Махмуду ал-Кашгари, балык означает «город на языке тюрков и уйгуров периода язычества».

В Семиречье долгое время сохраняются названия кара-китайских, а до этого уйгурских городов под названиями Бешбалык, Джамбалык и других.

Тюркский этноним балыксы (балыкчи) подразумевало первоначально жителей оседлых поселений или кочевников периферии древних городов (напр., иранское сочетание наукерде означало «жителей новых городов», а ирэкте — «несущие службу в крепости» или «обязанные обо-ронять крепость или кремль»). По предположению Кузеева Р. Г., представители племени балыксы могли составлять кочевническую (варварскую) периферию древних семиречинских или других городов, обязанных на каких-то условиях защищать эти города.

Этноним балыксы переводится с башкирского языка как «рыболов» (от «балыҡ» — «рыба») или «занимающийся сбором меда» (от «бал» — «мёд»). Народные этимологические пояснения их разъясняют рассказами об уплате предками ясака хану рыбой или мёдом (напр., как у рода сунарсы — пушниной, у кошсы — соколами и беркутами).

По гипотезе М. X. Мингажетдинова, балыксы имеет значение «родившийся от рыбы». Однако данная гипотеза также подкреплена только фольклорными материалами.

Расселение и история

Племя балыксы проникла в Приуралье и на современную территорию их расселения, перемещаясь на общей волне движения катайских родо-племенных групп.

В XIII—XIV веках балыкчинцы совместно с катайскими родами обитали в районе бассейна реки Ик. После раскола катайских родов во время миграции на западную и восточную ветви, балыкчинцы, несмотря на этническую близость к западным родам, направились на север.

В 1730 году о расположении Балыкчинской волости было сказано, что она находится «по Уфе реке и по Тюю, горы, леса, поля неболыпия». Балыкчинская волость не подразделялась на тюбы. В начале XIX века волость занимала территорию в 175690 десятин земли (в том числе пашня занимала 6443, покосы — 7244, леса — 156821, неудобные земли — 4837 десятин).

Балыкчинцы и их земли также были широко известны в истории башкирских восстаний и колониального гнёта царизма. Во время башкирского восстания 1662—1664 гг., уфимский воевода Д. А. Волконский проводил карательные акции против повстанцев Айских и Балыкчинской волостей. Об этом другой Волконский А. М., призывая башкир к покорности и подчинению, писал в 1664 г.:

«Вас, Айских волостей и Балыкчинских, за ваши неправды повоевал, побил и в полон поймал многих и разорил, и то вам разоренья от себя учинилось, от вашего воровского (то есть повстанческого) заводу и умыслу»

— МИБ, часть 1, с.185

.

Балыкчинские, суунларские и кыр-таныпские башкиры активно принимали участие в восстании 1735—1740 гг. В конце декабря 1735 году А. И. Тевкелев выступил из Уфы с карательным отрядом и направился через Бирск к реке Ай, 19 января 1736 года он прибыл в балыкчинскую деревню Сеянтус, где жестоко расправился с его населением.

Как и все башкиры, представители племени балыксы участвовали во внешних войнах России, выполняя тем самым одно из условий их добровольного русского подданства. В 1675 году башкиры той же волости Беляк Илиметев, Бекбатыр Кузлагильдин, Шах-Рыммет Сукрунбаев «сказали: мы де на ево великого государя службу (в поход против Крыма) ехать готовы, куды его государское повеление будет».

Балыкчинская волость, в административном отношении, находилась в составе Бирского уезда Уфимской провинции, затем Оренбургской губернии, а с 1865 года — Уфимской губернии. С 20 августа 1930 года они вошли в состав Аскинского района Башкортостана и приграничных с ним территорий. Население Аскинского района состоит в основном из балыкчинцев, которое разговаривают на говоре близкому к говору западно-катайской родо-племенной группы.

К Балыкчинской волости относились деревни — Сеянтус, Гумбино, Кашкино (др. назв. Сирюбаево), Амирово (Байгишево), Урмиязы, Новокочкильдино, Старокочкильдино, Уршады, Чурашево, Абдал, Султанбеково (Саре), Ташлыкуль (Чишма), Давлетовка, Новый Карткисяк, Новые Багазы (Маясты), Новый Суюш(Булмазы\Нижние Булмазы), (Уразбахты) и другие.

Литература

• Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа. М., Наука, 1974.
• [vk.com/doc704697_360436270?hash=0011b808abf604cbf9&dl=77f1146980b02a4332 История башкирских родов. Балыксы. / С. И. Хамидуллин, Ю. М. Юсупов, Р. Р. Асылгужин, Р. Р. Шайхеев, И. Р. Саитбатталов, Ф. X. Гайсина, Р. М. Рыскулов, А. Я. Гумерова, Г. Ю. Галеева, Г. Д. Султанова]. — Уфа: ГУП РБ Уфимский полиграфкомбинат, 2014. — Т. 3. — 236 с. — ISBN 978-5-85051-615-4.
• Янгузин Р. З. Балыксы. // Башкортостан: краткая энциклопедия. — Уфа: Башкирская энциклопедия, 1996. — С. 145. — 672 с. — ISBN 5-88185-001-7.
• Янгузин Р. З. Башкирские племена. Уфа: Китап, 1992.

Ссылки

• [youtube.com/watch?v=xvlUTWeeUjk Башкирское родословие: Балыксы] на YouTube

Отрывок, характеризующий Балыксы

Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.