Дуван (племя)

Дува́н (башк. Дыуан) — племя в составе айлинской группы башкир.

Этническая история

Первоначально дуванцы кочевали по реке Самаре. По преданиям дуванцев, их предок батыр Курмый (Кормый) «пришел с Алтая и сначала жил на реке Ик, затем на реке Белая, потом переселился в долину реки Ай».

В XIII—XIV вв. племя дуван было одним из крупных образований в Башкортостане. Из-за монгольских нашествий, в XIII веке мигрировали на восток. Дуванцы растворились в кыпчакской среде, не утрачивая свой древний этноним. Во второй половине XIV века часть племени дуван с долины реки Белой через северо-западный Башкортостан направилась в долину реки Ай.

Другая часть вместе в табынскими родо-племенными группами направилась в район устья реки Инзер, где стала одним из родов племени табын.

В XVII—XVIII вв. на реке Белой в районе г. Бирска была обширная Дуван(ей)ская волость (см. Дуваней).

В составе племени есть родовые подразделения табынды и табын. Башкиры-дуванцы в своих преданиях считают табынцев потомками Майкы-бия, а его брата Юлбугу — своим предком.

Анализ Y-DNA

Часть протестированных дуван - являются представителями гаплогруппы R1a, субклад R1a-Z2123.

Этноним

Дж. Киекбаев предлагал трактовать этнонимы дуван и табын как тождественные (давань>табын>дуван). Но по историко-этнографическим материалам, дуван и табын родственные, в то же время самостоятельные образования.

Кроме башкир, этноним дуван зафиксирован в форме:

• дубан в составе киргизского племени черик;
• дувана — племени тама узбеков-кураминцев;
• джуван или джуван таяк аргын — казахов Младшего Жуза.

Также данный этноним можно идентифицировать с названием монгольского племени дурбан. Согласно Рашид ад-Дину, это племя вместе с племенами салджиут, татар и катакин сначала была во враждебных отношениях к Чингизхану.

Расселение

Ныне на территории расселения дуванцев находятся Мечетлинский, Дуванский, Кигинский, Белокатайский, Салаватский районы Башкортостана и часть Челябинской области.

В «Разделении башкирского народа по волостям и родам», составленный П. И. Рычковым в 1737 году, Дуванейская и Таз-Дуванейская волости были отнесены к Айлинской тюбе. По данным на 1912 года, Дуванская и Дуван-Мечетлинская волости входили в состав Златоустовского уезда Уфимской губернии. До XVIII века дуванцы сохраняли вотчинные права и на земли по реке Белой.

Дуванская волость по Генеральному межеванию имела 184 172 десятины земли, в том числе:

• пашня — 12 559 десятин;
• сенокосные угодья — 30 867 десятин;
• лес — 123 134 десятины и другие.

По VII ревизии 1816 года дуванская вотчина принадлежала 1244 душам мужского пола башкир (по VIII ревизии 1834 года — 2325 душ м.п.).

На её территории находились следующие башкирские поселения: Дуван-Мечетлино, Алагузово, Юсупово, Масяково, Абзаево, Мунасово, Яныбаево, Медятово, Азангулово, Каранаево, Буранчино, Куршалино, Гумерово, Старомещерово, Новомещерово, Новояушево, Таишево, Ясиново и другие.

См. также

• Дуваней

Библиография

• Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа. М., Наука, 1974.
• Янгузин Р. З. Башкирские племена. Уфа: Китап, 1992.

Ссылки

• [uic.bashedu.ru.srv0.viphost.ru/encikl/ddd/duvan.htm Статья в Башкортостан: Краткая энциклопедия]
• [chel-portal.ru/?site=encyclopedia&t=duvan&id=3285 Статья в Челябинской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Дуван (племя)

– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.