Таможня даёт добро

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Таможня даёт добро
Rien à déclarer
Жанр

комедия

Режиссёр

Дани Бун

Продюсер

Жером Сейду

Автор
сценария

Дани Бун

В главных
ролях

Бенуа Пульворд
Дани Бун

Композитор

Филипп Ромби

Кинокомпания

Les Productions du Chicon

Длительность

108 мин.

Бюджет

$20 млн

Сборы

$90 млн

Страна

Франция Франция
Бельгия Бельгия

Год

2010

IMDb

ID 1528313

К:Фильмы 2010 года

«Таможня даёт добро»[1] (фр. Rien à déclarer; дословно «Нечего декларировать») — франко-бельгийская кинокомедия 2010 года. Фильм по своему сценарию снял Дани Бун, он и Бенуа Пульворд исполнили главные роли.





Сюжет

Отец воспитывал бельгийца Рубена Вандеворде (Бенуа Пульворд) в духе квасного патриотизма. Он работает таможенником на французской границе, где из-за его придирок к «лягушатникам» скапливаются километровые пробки. Ночами Вандеворде переносит приграничные столбы на несколько метров вглубь французской территории. Патриот с ужасом ожидает 1 января 1993 года когда по Шенгенскому соглашению, граница откроется, и орды французских захватчиков накроют страну. Своей франкофобией Вандеворде снискал дурную славу у коллег с обеих сторон границы, в то время как французскому таможеннику Матиасу Дюкателю (Дани Бун) необходимо заручиться поддержкой бельгийца. Дюкатель год тайно встречается с сестрой Рубена Луизой (Жули Бернар), которую родственники готовы отдать только за бельгийца, желательно валлоно-фламандца. Матиас добровольно вызывается в напарники Вандеворде в только образованный мобильный отряд франко-бельгийский таможни. Пограничникам на древнем Renault 4 противостоит местный наркоделец Дюваль (Лоран Гамелон). Супружеская чета владельцев приграничного кафе с наступлением 1 января потеряет всю прибыль, а потому решает работать на Дюваля.

Актёры

Актёр Роль
Бенуа Пульворд Рубен Вандеворде Рубен Вандеворде
Дани Бун Матиас Дюкатель Матиас Дюкатель
Жули Бернар Луиза Вандеворде Луиза Вандеворде
Карин Виар Ирен Жанус Ирен Жанус
Франсуа Дамьен Жак Жанус Жак Жанус
Лоран Гамелон Дюваль Дюваль
Були Ланнер Бруно Ванюксем Бруно Ванюксем
Бруно Лоше Тибурк Тибурк
Филипп Маньян (фр.) Мерсье Мерсье
Оливье Гурме священник
Ги Леклюиз Грегори Бриуль Грегори Бриуль
Зинедин Суалем Лукас Лукас
Жан-Поль Дермон отец Рубена Вандерворде

Реакция

26 января 2011 года фильм вышел на экраны Бельгии и Нор — Па-де-Кале, а через неделю в остальной Франции. Сборы многократно покрыли бюджет, главным образом за счёт французского проката, где фильм посмотрели более 8 миллионов человек. Критики сравнивали новую постановку Дани Буна с его предыдущим фильмом, крайне успешным «Бобро поржаловать», также высмеивавшем региональную вражду, и были скорее разочарованы. Le Figaro[2], Le Monde[3] и Libération опубликовали отрицательные рецензии; последняя заметила, что Пульворду «действительно нечего декларировать (заявить)». Впрочем, критики Paris Match[4], TV Grandes Chaînes[5] и телеканала Télé 7 jours отозвались о фильме положительно.

Напишите отзыв о статье "Таможня даёт добро"

Примечания

  1. Крылатая фраза из советского фильма «Белое солнце пустыни».
  2. [www.lefigaro.fr/cinema/2011/01/26/03002-20110126ARTFIG00515--rien-a-declarer-circulez-il-n-y-a-rien-a-voir.php Rien à déclarer : circulez, il n'y a rien à voir ]
  3. [www.lemonde.fr/cinema/article/2011/01/25/rien-a-declarer-boon-pietine-sur-la-frontiere-franco-belge_1470318_3476.html "Rien à déclarer" : Boon piétine sur la frontière franco-belge]
  4. [www.parismatch.com/Culture-Match/Cinema/Actu/Rien-a-declarer-Les-douanes-dans-le-nez-!-dany-boon-244269/ "Rien à déclarer": Les douanes dans le nez !]
  5. TV Grandes Chaînes, n° 178, p. 134

Ссылки

Отрывок, характеризующий Таможня даёт добро

– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)