Белое солнце пустыни

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Белое солнце пустыни»
Жанр

Истерн

Режиссёр

Владимир Мотыль

Автор
сценария

Валентин Ежов
Рустам Ибрагимбеков
Марк Захаров

В главных
ролях

Анатолий Кузнецов
Павел Луспекаев
Спартак Мишулин
Кахи Кавсадзе
Николай Годовиков

Оператор

Эдуард Розовский

Композитор

Исаак Шварц

Кинокомпания

Киностудия «Ленфильм»
Киностудия «Мосфильм»,
Экспериментальное Творческое Объединение

Длительность

83 мин.[1]

Бюджет

650 тыс. руб.[2]

Страна

СССР СССР

Язык

Русский

Год

1970

К:Фильмы 1970 года

«Бе́лое со́лнце пусты́ни» — советский художественный фильм 1970 года режиссёра Владимира Мотыля, повествующий о приключениях красноармейца Фёдора Ивановича Сухова, спасающего женщин из гарема бандита Абдуллы в годы гражданской войны. Фильм снят на производственной базе студий «Мосфильм» и «Ленфильм», по сценарию, написанному Рустамом Ибрагимбековым и Валентином Ежовым.

Лауреат Государственной премии Российской Федерации 1998 года[3].





Сюжет

Действие фильма происходит в начале 1920-х годов на восточном берегу Каспийского моря. Закончилась гражданская война, но в Средней Азии ещё орудуют банды басмачей. Красноармеец Фёдор Иванович Сухов возвращается через пустыню домой, в Россию, к жене Катерине Матвеевне. В начале он освобождает местного жителя Саида, закопанного по шею в песок.

Оказывается, на мучительную смерть Саида оставил бандит Джавдет, который убил его отца и забрал всё имущество. Далее Сухову встречается отряд красного командира Рахимова, который преследует другого бандита — Чёрного Абдуллу и его банду. Раньше Абдулла сбежал из крепости и оставил там своих жён. Над ними нависла смертельная угроза: если муж не может увезти всех жён с собой, он убивает их. Рахимов уговаривает Сухова задержаться и охранять жён Абдуллы, а сам отправляется за Абдуллой в погоню, откомандировав в помощники Сухову молодого красноармейца Петруху.

Сухов сопровождает бывших жён Абдуллы в близлежащий приморский посёлок Педжент[4]. В скором времени туда приходит и Абдулла со своей бандой, планируя здесь морем переправиться за границу.

За оружием и поддержкой Сухов обращается на бывший пост царской таможни к его начальнику, Павлу Артемьевичу Верещагину, но получает отказ. Тогда он ремонтирует старый пулемёт «Льюис», находит ящик с динамитом и минирует единственный баркас у берега. Сухову удаётся захватить Абдуллу в плен, но тот сбегает, убив Петруху и самую молодую из жён — 15-летнюю Гюльчатай. Позднее Сухов выводит гарем из Педжента по подземному ходу, который ему показал Лебедев, хранитель местного музея.

Беглецы укрываются вместе в старом нефтяном резервуаре, где их осаждают бандиты. Узнав о гибели полюбившегося ему Петрухи, Верещагин отбивает у басмачей баркас, направляет его к берегу, не зная, что баркас заминирован, и погибает при взрыве. Сухов не смог предотвратить его гибель. В момент взрыва он выбирается из резервуара и с помощью Саида уничтожает всех бандитов. Гарем передают под опеку Рахимова, а Сухов возобновляет свой путь на родину.

В ролях

Жёны Абдуллы

В эпизодах

  • Н. Абдулрагимов
  • Д. Герами — Ибрагим
  • Ю. Дарумов
  • Яков Ленц — 1-й старик в кишлаке
  • Галина Лучай — Катерина Матвеевна, жена Сухова
  • Александр Массарский — дублёр Павла Луспекаева в сцене драки на баркасе
  • Игорь Милонов — бандит Аристарх
  • Андрей Наймушин
  • Ираклий Нижарадзе — старик в кишлаке
  • К. Омаров
  • Аркадий Соколов — 1-й бандит

Не указанные в титрах

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 В этом разделе не хватает ссылок на источники информации.
Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники.
Эта отметка установлена 29 октября 2015 года.
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Съёмочная группа

Создание

Предыстория

Во второй половине 1960-х на волне популярности дилогии «Неуловимые мстители» (1966) советское кинематографическое руководство из вполне конъюнктурных соображений обращается к жанру «истерна» (тогда такого термина ещё не существовало). С 1966 года в кинематографической системе СССР начала работать ЭТК (Экспериментальная творческая киностудия). Она представляла собой коммерческое предприятие с широкой свободой действий по подбору кадров и выбору творческого материала и могла не согласовывать свои действия с Госкино СССР.

В 1967 году руководство ЭТК приглашает к работе над сценарием нового фильма в жанре «истерн» Андрея Михалкова-Кончаловского и Фридриха Горенштейна.[2]

Первоначальный вариант сценария под рабочим названием «Басмачи» руководство киностудии не устроил, и Кончаловскому дали новых соавторов: Валентина Ежова и Рустама Ибрагимбекова. Сценаристы начали собирать материал. В разговоре с ветераном Гражданской войны Валентин Ежов услышал историю о том, как басмач бросил в пустыне во время бегства свой гарем. Эта история привлекла сценариста и стала сюжетообразующим началом для нового сценария.[11]

Официально работа над сценарием началась 7 июня 1967 года и была закончена в июле. Кончаловский покинул проект ещё до окончания работы над сценарием, получив заманчивое предложение об экранизации романа Ивана Тургенева "Дворянское гнездо". 1 августа того же года сценарий был принят в работу, и начались поиски режиссёра. Предложения возглавить съёмки последовательно отклонили Витаутас Прано Жалакявичус, Юрий Чулюкин и даже Андрей Тарковский.

После долгих обсуждений предложение стать режиссёром было сделано Владимиру Мотылю. Картина «Женя, Женечка и „катюша“» уже принесла ему определённую известность, и руководство студии справедливо полагало, что опытный режиссёр не испортит картину, хотя Мотыль был из категории «неблагонадёжных».[11][12]

В то время он мечтал о постановке фильма о декабристах, но при отсутствии других предложений, испытывая затруднения денежного характера, согласился. В первом прочтении сценарий понравился, но Мотыль считал, что такое кино снимать ему не разрешат. По опыту предыдущих картин можно было догадаться, что подобный сюжет в глазах советской цензуры мог выглядеть осквернением образа солдат гражданской войны.

Тем не менее, Григорию Чухраю (руководителю ЭТК) и Валентину Ежову удалось уговорить Мотыля, пообещав ему полную свободу действий на съёмочной площадке.[13] На этом этапе судьба картины оказалась под большим вопросом.

14 сентября 1967 года сценарий картины под новым рабочим названием — «Пустыня» — было предложено включить в тематический план Комитета по кинематографии СССР на следующий год. В ответ неожиданно было предложено договориться о совместных съёмках этого фильма с одной из киностудий республик Средней Азии.

В результате сложных переговоров сценарий был переработан так, что доля национального колорита уменьшилась, а роли русских героев (Сухова и Верещагина) стали более выпуклыми. Сценарий был принят в работу на 1968 год[11], а окончательное название картины — «Белое солнце пустыни» — было предложено первым заместителем председателя Госкино, Владимиром Баскаковым.

Подбор актёров

Пробы начались в январе 1968 года. На главную роль, красноармейца Сухова, пробовались Георгий Юматов и Анатолий Кузнецов. Первый из них был более известен как актёр, снявшись в 1950-х и 1960-х годах в нескольких героико-приключенческих картинах в главных ролях. К концу 1960-х от героических ролей он начал переходить к характерным, и его слава стала несколько блёкнуть.

Юматов имел репутацию человека, склонного к алкоголизму, и мог сорвать съёмки. Через неделю после начала съёмок его обнаружили в состоянии тяжёлого опьянения с лицом, сильно пострадавшим после драки[14]. О дальнейших съёмках не могло быть и речи, и Владимир Мотыль вновь обратился к Кузнецову, чью кандидатуру первоначально отклонили на пробах. Последний не был занят, и поэтому он согласился принять участие в съёмках.[13][15]

На роль Саида пробовался Игорь Ледогоров, а на роль Верещагина — Ефим Копелян. Однако роль Саида досталась актёру Театра сатиры, Спартаку Мишулину, а роль Верещагина — актёру Ленинградского БДТ, Павлу Луспекаеву. Он был хорошо известен как театральный актёр, но его кинематографическая карьера была не слишком успешной.

К моменту начала съёмок Луспекаев был уже тяжело болен — у него были ампутированы пальцы на обеих ступнях, и ходить он мог только с тростью.[16]

Мотыль предложил Луспекаеву сняться на костылях и даже хотел соответствующим образом изменить сценарий. Актёр отмёл все эти варианты и поставил условие, что сниматься будет без каскадёров. Режиссёр согласился, и личность Луспекаева и его актёрская игра серьёзно повлияли на сценарий. Наблюдая за воплощением роли Верещагина, режиссёр увеличил первоначально незаметную роль таможенника практически до главной. Даже имя персонажа изменилось с «Александр» на «Павел».[17][18]

Многие из участвовавших в съёмках не были профессиональными актёрами. Только три «жены Абдуллы» из девяти были актрисами. Так как после съёмок основных сцен девушкам нужно было срочно возвращаться на работу, в эпизодах отсутствующих «жён» пришлось дублировать солдатами. Местные девушки отказались участвовать в съёмках, и «жён» подбирали со всего Союза (одну из них нашли в Латвии). Галина Лучай работала редактором студии «Останкино» и после долгих уговоров согласилась сыграть роль жены Сухова.

Подбор актёра на важную роль второго плана, Петрухи, шёл сложно. На неё даже пробовался Савелий Крамаров. Режиссёром Владимиром Мотылём был утверждён уже актёр Юрий Чернов, но он всё-таки выбрал цирковой путь.[19][20]

В результате роль досталась Николаю Годовикову, также непрофессионалу, работавшему слесарем на заводе.[21][22]

«Белое солнце пустыни» — последнее общее появление Годовикова и Луспекаева на экране. До этого они совместно снялись в фильме «Республика ШКИД» (1966), где Годовиков исполнил эпизодическую роль одного из беспризорников, в то время как Луспекаев сыграл Косталмеда.

Музыка

Оркестровые партии для саундтрека были исполнены музыкальным коллективом Ленинградского академического Малого театра оперы и балета под управлением Лео Корхина. Владимир Мотыль уже работал с творческим тандемом Исаака Шварца и Булата Окуджавы. Ими была написана песня «Капли датского короля» для его предыдущего фильма «Женя, Женечка и „катюша“». Песня «Ваше благородие» была написана специально для фильма, а исполнил её Павел Луспекаев.

Несмотря на то, что Исаак Шварц создал музыку более чем для 100 фильмов, это его самая известная и узнаваемая мелодия. Как впоследствии признавался Шварц, песню он написал, представляя себе, как её будет петь Павел Луспекаев. Также актёр не первый раз работал с Исааком Шварцем, который писал музыку и песни для спектаклей БДТ. Песня стала одной из самых популярных мелодий советского кинематографа и приобрела самостоятельную известность.[23]

Места съёмок

Съёмки фильма на производственной базе студии «Ленфильм» начались 24 июля 1968 года на натуре возле деревни Мистолово. Первые отснятые сцены фильма — сон Сухова, где он куёт серп и затем пьёт чай вместе с супругой и остальным гаремом.[24]

Сразу после этого съёмочная группа отправилась в первую командировку в Дагестан, в окрестности Махачкалы на побережье Каспийского моря. Здесь были созданы декорации маленького среднеазиатского городка Педжента, возле которого по сценарию должны были развернуться основные события. Часть картины снята в Туркменистане. Существует миф о том, что местом съёмки служила Куршская коса.

Съёмки шли тяжело и были плохо организованы. Осенью 1968 года в СССР создавалась киноэпопея «Освобождение», куда были брошены лучшие кинематографические силы и все ресурсы. «Белому солнцу…» даже не досталось съёмочного крана — его пришлось мастерить прямо на площадке из подручных средств. К участию в съёмках привлекли эскадрон — подразделение знаменитого кавалерийского полка, созданного для съёмок фильма «Война и мир». Однако в итоге в картину так и не вошли сколько-нибудь сложные конные трюки. При этом в ходе съёмок один из кавалеристов-каскадёров по неосторожности погиб[11].

Впоследствии, при разбирательстве о перерасходе средств на съёмки, всё это вменили в вину Владимиру Мотылю. Дисциплина в творческой группе хромала — вне съёмок актёры постоянно участвовали в пьянках и драках в соседних ресторанах. Эпизод, где у Верещагина во время схватки на баркасе кровоточит лицо, совершенно натурален. Накануне, в драке с местными хулиганами, Луспекаеву рассекли бровь[11].

Когда в Каспийске воры выкрали много ценного реквизита, для обеспечения в дальнейшем безопасности съёмок Мотыль предложил местному криминальному авторитету Али сняться в эпизодической роли одного из бандитов Чёрного Абдуллы. В итоге Али появился в фильме 2 раза, играя бандита в красной рубашке («таможня даёт добро»). В ноябре 1968 года съёмки были закончены, а с ноября того же года по январь следующего шли павильонные съёмки, а также запись музыки и песни.[11]

Рабочий материал отсмотрела комиссия творческого объединения и осталась недовольна результатами. 15 января 1969 года Григорий Чухрай, художественный руководитель ЭТК, указал в письме режиссёру на то, что качество отснятого материала не удовлетворительно, и картина находится под угрозой перерасхода средств. Следовательно, она может быть закрыта. Режиссёра обвинили в профессиональной непригодности — материал, запланированный к съёмке в ходе командировки, не был готов. Фильм, уже снятый на две трети, оказался законсервирован на 4 месяца.[2]

Руководство ЭТК рассматривало вариант передать незаконченный фильм другому режиссёру. Вопрос обсуждался с Владимиром Басовым, но тот отказался. Владимир Мотыль пошёл по инстанциям, вплоть до министра кинематографии СССР, Алексея Романова, пытаясь доказать перспективность работы. Всё было бесполезно.

Студия уже была готова свернуть работу над фильмом, когда в дело неожиданно вмешалось Министерство финансов, отказавшееся списать более 300 тысяч истраченных рублей. Было решено пересмотреть бюджет, выделить дополнительные средства и закончить фильм.[11] Комиссия указала режиссёру на то, что картина получается слишком трагической, и требовалась серьёзная доработка.

Для того, чтобы удовлетворить требования, было необходимо переснять несколько ключевых сцен и в том числе полностью изменить концовку. Так, например, в первоначальном варианте Настасья (жена Верещагина) от горя сходит с ума, а жёны Абдуллы вылезают из нефтяного танка, в отчаянии бросаются к мёртвому мужу и рыдают. Финальная схватка Абдуллы и Сухова выглядела совсем иначе. Все эти сцены не вошли в окончательный вариант или были полностью переделаны.[11]

18 мая 1969 года съёмочная группа вылетела во вторую командировку, но теперь уже на восточный берег Каспийского моря — в Туркмению, в район города Байрам-Али. В результате столь большой паузы в работе группа лишилась актрисы, игравшей Гюльчатай. Вместо Татьяны Денисовой на роль утвердили 17-летнюю студентку Вагановского училища, Татьяну Федотову. С мая по июль прошла вторая экспедиция, в результате которой фильм значительно изменился, и у него фактически появилась другая концовка.

Съёмки завершились в сентябре 1969 года[2], но на этом проблемы не закончились. Даже после второй экспедиции материалы не удовлетворили руководство студии. Владимиру Мотылю пришлось внести ещё около 30 правок. Фильм начинали снимать на базе студии «Ленфильм», а заканчивали в «Мосфильме» (в выходных данных значатся обе крупнейшие советские киностудии). 18 сентября года состоялась приёмка картины. Её отсмотрел директор «Мосфильма», Владимир Сурин. Он остался недоволен качеством и не подписал акт о приёмке.[17]

Премьера и прокат

В дальнейшую судьбу фильма вмешался глава государства, Леонид Брежнев[3]. Он возмутился, почему он ещё не видел «Белое солнце пустыни» — в то время была принята практика, когда на дачах у высших партийных чиновников организовывались закрытые просмотры новинок советского и зарубежного кинематографа.

Брежнев был большим поклонником западных боевиков и вестернов в частности. В канун ноябрьских праздников ему из фильмотеки отправили новинку, и генеральный секретарь остался в восторге от просмотра, что сняло последние препоны. Фильм был допущен в широкий прокат[25].

По утверждению космонавта Алексея Леонова, он под личную ответственность попросил одну копию из Госфильмофонда для закрытого проката в центре подготовки космонавтов, которые и обратились к Брежневу[26].

Для создателей и руководства ограниченная премьера картины состоялась 14 декабря 1969 года в ленинградском Доме кино. Премьера на широком экране в столице состоялась 30 марта следующего года. Из-за низкой оценки приёмной комиссии картина получила 2-ю категорию, что, по мнению создателей, снизило прокатные показатели.

В прокате 1970 года фильм занял 2-е место — 50 миллионов зрителей (лидером стало «Освобождение» Юрия Озерова).[3][11]

Чем больше я думаю о причинах этого непредсказуемого успеха одной из девяти сделанных мною картин, тем больше мне представляется, что я как бы исполнитель чьей-то воли, мне, так сказать, помогал, нерукотворно помогал Господь.

— Владимир Мотыль[13]

Оценка и восприятие

В год выхода на широкий экран фильм вызвал неоднозначное восприятие у публики. По количеству зрителей он занял пятое место среди вышедших в прокат в 1970 году — 34,5 млн человек. А согласно ежегодному опросу журнала «Советский экран» только 4,1 % участвовавших в голосовании выбрали «Белое солнце пустыни» лучшим фильмом года (12 итоговое место), а, напротив, 4,5 % опрошенных признали его худшим фильмом года. С другой стороны газета «Советская культура» опубликовала опрос 16 профессиональных кинокритиков, которые оценили фильм в числе лучших (3-е место после «Начала» и «У озера»)[27].

Фильм стал одним из самых известных в истории советского кинематографа, получив столь широкую популярность, что порой к нему применяют эпитет «культовый»[21][28], а фразы героев устойчиво вошли в разговорный русский язык и стали крылатыми.

Критика

Как во время съёмок, так и по окончании мнение критики и кинематографического руководства СССР о фильме было скорее скептическим. Даже после многочисленных переделок результат был далёк от того, что хотели увидеть на экране. Режиссёрская трактовка неубедительно реализовала весь потенциал, который был заложен в сценарии. Операторскую работу, монтаж и звукорежиссуру, по мнению специалистов, также нельзя отнести к образцам киноискусства.[13]

Владимир Мотыль, приступая к фильму, собирался снимать именно вестерн: «При всём сопротивлении чистоте жанра я стремлюсь снять именно вестерн. Но не путём подражания. Мы идём другим путём, но жанр в конечном итоге останется, ради этого мы и затевали всю эту историю…»[11]

Несмотря на то, что фильм изначально планировалось снять как вестерн — жанровая принадлежность конечного результата несколько расплывчата. Киноведы считали, что у «Белого солнца пустыни» много общего с такими фильмами, как «Профессия: репортёр» Антониони, «Под покровом небес» Бертолуччи и советским «Тринадцать» Михаила Ромма.[21]

Кинокритик Майя Туровская, отзываясь о «Белом солнце пустыни», говорила о создании в СССР нового жанра, аналогов которому в мировом кино нет.

Думаю, что историко-революционный фильм — это единственный в собственном смысле жанр, который создало вообще советское кино. Все остальные жанры, так или иначе, существовали без него, а историко-революционный фильм стал в советском кино таким же жанром, как, предположим, в американском кино жанр вестерна.

— [13]

Соревноваться с Голливудом в создании классических вестернов, как хорошо понимали создатели фильма, было бы бесполезно. Привлекательность фильма в его парадоксальной противоречивости. С одной стороны это явная пародия на вестерн, и в то же время боевик и высоко патриотическая картина. Главный герой Сухов одновременно похож на неунывающего и сноровистого героя русских сказок и совершает настоящий подвиг на войне. Пафос истинного героизма преподносится с экрана с истинным вкусом и чувством меры. Зрителя привлекает столкновение восточной традиционной культуры и русского фольклора на фоне героико-приключенческого сюжета с традиционными погонями и перестрелками.[13][24][29]

Положительные стороны картины — это стиль и проработанные мелочи, придающие сюжету глубину и драматизм. Так, например, интересная режиссёрская находка — письма Сухова супруге, которые он читает про себя. Идея разнообразить таким образом сюжет принадлежала режиссёру, а текст писем сочинил Марк Захаров.[21][29]

Другое достоинство фильма — актёрская игра, в том числе персонажей второго плана, но прежде всего Павла Луспекаева, работа которого стала откровением для зрителя.[16]

Признание и значение

Фильм стал значимой частью советской культуры. Говоря о народной любви к фильму, киновед Н. М. Зоркая констатирует, что он обрёл статус «культового фильма»[21]. Фразы героев устойчиво вошли в разговорную речь и стали поговорками. Жанр истерна и такие его представители как «Неуловимые мстители», «Даурия», «Свой среди чужих, чужой среди своих» и «Белое солнце пустыни» стали значимым явлением советского кинематографа, вызвав волну подражаний 60—70-х годов как на центральных студиях, так и на киностудиях среднеазиатских республик.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3398 дней]

Сразу после выхода на экраны СССР картину выдвигали на соискание Государственной премии СССР, но награду в 1970 году получила картина «У озера». В советское время фильм так и не был удостоен каких либо официальных регалий. В конце концов фильм получил Государственную премию России после распада СССР в 1998 году.[3]

Владимир Мотыль снял всего девять полнометражных лент, и следующей его работой стала реализация давней мечты: экранизация истории о декабристах. Но ни одна другая картина не сравнилась по популярности с «Белым солнцем». Для большинства актёров фильм фактически стал визитной карточкой и главной работой всей жизни. После успеха «Белого солнца» Павел Луспекаев получил множество предложений от режиссёров, но прожил он всего несколько месяцев и скончался в 1970 году во время съёмок в своём следующем фильме.[16]

Павел Верещагин стал символом таможенной службы в России и некоторых других странах. Возле отделения таможни в Кургане, Амвросиевке (Украина, Донецкая область) и Луганске (Украина) установлен памятник герою фильма.[30][31] Планируется открытие памятника в Москве.[32]

Фильм стал одним из талисманов советских (и российских) космонавтов. Перед каждым стартом космонавты обязательно пересматривают фильм, кассета с ним есть даже на борту Международной космической станции.[24][33] Командир корабля Союз ТМА-17 Олег Котов[34]:

Просмотр «Белого солнца пустыни» стал для нас традицией в результате подготовок предыдущих экипажей по съёмкам. Этот фильм используется в качестве пособия для обучения космонавтов киносъёмкам. Как строить план, как работать с камерой, как выставлять сцены. Белое солнце пустыни — эталон операторской работы… …космонавты знают этот фильм более чем наизусть

Валерий Кубасов, Павел Попович и Алексей Губарев объясняют совсем иначе. Традиция пошла с экипажа корабля Союз-12. Это была психологически нелёгкая миссия после трагедии на Союз-11, унёсшей три жизни. Перед стартом Лазарев и Макаров смотрели «Белое солнце». Экипаж был сокращён до 2 человек, но после удачного приземления они говорили, что с ними был третий член экипажа — товарищ Сухов, который подбадривал в трудные минуты. Так шутка сделала фильм талисманом, и похоже, довольно удачным. По словам Кубасова, с момента появления красноармейца Сухова на Байконуре ни один наш космонавт не погиб[35].

В 1997 году, в год 30-летия начала работы над фильмом, на карте Венеры появились кратеры по именам жён Абдуллы: Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай, а также возлюбленной Фёдора Сухова — русской девушки Кати.[36][37]

В культуре

  • По мотивам фильма создана компьютерная игра российской компании «1С» «Белое солнце пустыни».[38]

Напишите отзыв о статье "Белое солнце пустыни"

Примечания

  1. ↑ [www.mosfilm.ru/films/about/beloje_solnce_pustyni.html фильм на сайте студии «Мосфильм»]  (Проверено 26 июля 2009)
  2. ↑ 1 2 3 4 [palm.newsru.com/bc/20nov2001/ch_1_motyl.html «Золотые кадры „Белого солнца“» NEWSru.com // Деловая хроника // 20 ноября 2001 г.]  (Проверено 24 июля 2009)
  3. ↑ 1 2 3 4 [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=200046 «Владимир Мотыль: в кино нужна госполитика» «Коммерсантъ» № 104 от 11.06.1998]  (Проверено 24 июля 2009)
  4. ↑ Город Педжент — вымышленный. Но по совокупности признаков — у Каспийского моря (поскольку Верещагины собирались в Астрахань «первым же баркасом»), на восточном его берегу (так как Сухов идёт из Туркестана), относительно недалеко от границы с Персией (поскольку имеется таможня) и имеющий дореволюционные нефтепромыслы (поскольку Сухов и женщины прячутся в нефтяной цистерне) — больше всего подходит город Челекен (ныне Хазар) в Туркмении. Однако там нет средневековых строений, стен, минаретов и сооружения дворцового типа, тем более времён Саманидов (X век), как, впрочем и нигде на восточном берегу Каспийского моря. При этом съёмки проходили в окрестностях Махачкалы и Байрам-Али.
  5. ↑ 1 2 [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/475/titr/ В некоторых эпизодах фильма в первые 4 месяца съёмок в роли Гюльчатай занята Татьяна Денисова (в титрах не указана)]  (Проверено 24 июля 2009)
  6. ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/acter/w/sov/14930/works/ Фильмография Аллы Лименес] на сайте kino-teatr.ru
  7. ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/acter/w/sov/14936/bio/ Фильмография Светланы Сливинской] на сайте kino-teatr.ru
  8. ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/acter/w/sov/4307/works/ Фильмография Татьяны Ткач] на сайте kino-teatr.ru
  9. ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/acter/unprof/w/sov/14970/works/ Фильмография Лидии Смирновой] на сайте kino-teatr.ru
  10. ↑ Лапковская, Мария [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1053559320 "Белое солнце пустыни". Неизвестные подробности легендарного фильма] (рус.). Саратовский еженедельник "ЖИЗНЬ" (22.05.2003). Проверено 22 декабря 2012. [www.webcitation.org/6D72wygQI Архивировано из первоисточника 23 декабря 2012].
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Фёдор Раззаков «Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918—1972» ISBN 978-5-699-26846-7, Издательство: Эксмо, 2008 / 704 стр / глава «Белое солнце пустыни»
  12. ↑ [tv.km.ru/iznachalno_za_beloe_solncze_pust/textversion Владимир Мотыль: «Изначально за „Белое солнце пустыни“ браться я не хотел» / km.ru]  (Проверено 24 июля 2009)
  13. ↑ 1 2 3 4 5 6 [design.uapa.ru/Beloe-solnce-pustyni.1178.0.html «Белое солнце пустыни». Беседа с создателями фильма — Радио Свобода. Сергей Юрьенен.]  (Проверено 24 июля 2009)
  14. ↑ Раззаков, 2008, с. 65.
  15. ↑ [web.archive.org/web/20070423142045/www.tvkultura.ru/news.html?id=91548&cid=86 Юматов Георгий. «Он не мог играть спокойную роль» / TV-канал «Культура»]  (Проверено 24 июля 2009)
  16. ↑ 1 2 3 [www.c-cafe.ru/days/bio/18/031_18.php «Киногерой, сыгранный Павлом Луспекаевым, стал символом российской таможни» «Независимая газета» 03.02.2003]  (Проверено 24 июля 2009)
  17. ↑ 1 2 [cyclop.com.ua/content/view/322/1/1/73/ «Белое солнце пустыни» в энциклопедии cyclop.com.ua]  (Проверено 24 июля 2009)
  18. ↑ [www.smena.ru/news/2005/02/04/4554/ «Как снимали „Белое солнце пустыни“» / журнал «Смена»]  (Проверено 24 июля 2009)
  19. ↑ [www.peoples.ru/art/cinema/actor/chernov/ Юрий Чернов: Петруха — неспетая песня]
  20. ↑ [www.peoples.ru/art/cinema/actor/chernov/interview1.html Фильм «Белое солнце пустыни» — моя неспетая песня]
  21. ↑ 1 2 3 4 5 [www.portal-slovo.ru/art/35998.php «История советского кино» православный портал «Слово» / Зоркая Н. М. / рецензия на фильм]  (Проверено 24 июля 2009)
  22. ↑ [www.kino-teatr.ru/kino/art/kino/29/ «Караван историй», август 2005 года интервью с Н. Годовиковым]  (Проверено 24 июля 2009)
  23. ↑ [www.300online.ru/print/4990.html «На равных с Госпожой Удачей» история Исаака Шварца.]  (Проверено 24 июля 2009)
  24. ↑ 1 2 3 [www.trud.ru/issue/article.php?id=200512302460104 Анатолий Кузнецов: «Белое солнце» меня согрело и обожгло / Труд / № 246 за 30.12.2005]  (Проверено 24 июля 2009)
  25. ↑ [www.pravmir.ru/article_1128.html Белое солнце пустыни], портал «Православие и мир»  (Проверено 24 июля 2009)
  26. ↑ [www.1tv.ru/documentary/fi=8829 `Белое солнце пустыни`. От заката до восхода, 2016 - Документальное кино - Первый канал]. www.1tv.ru. Проверено 13 февраля 2016.
  27. ↑ Фёдор Раззаков. Жизнь замечательных времён. 1970—1974 гг. Время, события, люди. — М.: Эксмо, 2004. — С. 236—237. — 1104 с. — 4000 экз. — ISBN 5-699-05394-8.
  28. ↑ [www.novayagazeta.ru/data/2003/42/38.html «Культ, которому не нужна личность» / Новая газета № 42 от 16 Июня 2003 г.] Станислав Рассадин  (Проверено 25 июля 2009)
  29. ↑ 1 2 [www.world-art.ru/cinema/cinema.php?id=4306 WorldArt.ru / рецензия на фильм / Евгений Нефёдов]  (Проверено 24 июля 2009)
  30. ↑ [vsesmi.ru/news/900587/1773897/ Курганские таможенники установили памятник Павлу Верещагину из «Белого солнца пустыни»]  (Проверено 25 июля 2009)
  31. ↑ [www.trud.ru/article/2001/08/23/pamjatnik_tem_komu_za_derzhavu_obidno.html «Памятник тем, кому за державу обидно» газета «Труд» / № 154, 23 Августа 2001 г.]  (Проверено 25 июля 2009)
  32. ↑ [www.newsru.com/cinema/10jan2008/monument.html В Москве будет установлен памятник герою фильма Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни» / newsru.com]  (Проверено 25 июля 2009)
  33. ↑ [www.newsru.com/cinema/26jun2007/motil.html Владимир Мотыль, снявший «Белое солнце пустыни», отмечает 80-летие и готовит новый фильм / newsru.com]  (Проверено 24 июля 2009)
  34. ↑ [rian.ru/science/20091220/200347206.html Космонавты сказали, зачем перед отлётом смотрят "Белое солнце пустыни"]. РИА Новости (20 декабря 2009). Проверено 21 января 2011. [www.webcitation.org/5w2ZKHTah Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  35. ↑ [tvroscosmos.ru/?page=bcb Белое солнце Байконура]  (Проверено 6 января 2013)
  36. ↑ [galspace.spb.ru/nature.file/02010.html Г. А. Бурба «Названия объектов и деталей рельефа в Солнечной системе»]
  37. ↑ [planetarynames.wr.usgs.gov/SearchResults?target=VENUS&featureType=Crater,%20craters Номенклатура кратеров Венеры]  (англ.)
  38. ↑ [www.zone-x.ru/showtov.asp?Cat_id=491023&Group_Id=2538 Компьютерная игра «1С-Белое солнце пустыни»]  (Проверено 24 июля 2009)

Литература

  • Фёдор Раззаков. Гибель советского кино. Тайна закулисной войны 1973—1991. — М.,: «Эксмо», 2008. — 1170 с. — ISBN 978-5-699-26831-3.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Белое солнце пустыни
  • [cinema.mosfilm.ru/films/film/1960-1969/beloe-solntse-pustini/ «Белое солнце пустыни»] (рус.) бесплатный онлайн-просмотр «Золотой коллекции» «Мосфильма» на сайте [www.cinema.mosfilm.ru/ «cinema.mosfilm.ru»]
  • [kinoros.ru/db/movies/245/index.html «Белое солнце пустыни»] (рус.) [www.kinoros.ru/db/index.do Портал «Кино России»]
  • [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=2&e_movie_id=452 «Белое солнце пустыни»] (рус.) [www.russiancinema.ru/ Энциклопедия отечественного кино]
  • [www.megabook.ru/Article.asp?AID=572283 «Белое солнце пустыни»] (рус.) [www.megabook.ru Онлайн энциклопедия Кирилла и Мефодия]
  • [video.yandex.ru/users/arhivkontenta/view/171/ Белое солнце пустыни — 42 года]
«Белое солнце пустыни»

Отрывок, характеризующий Белое солнце пустыни

Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Белое_солнце_пустыни&oldid=81537225»