Ибрагим, Тауфик Камель
Поделись знанием:
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.
В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.
(перенаправлено с «Тауфик Ибрагим»)
| Тауфик Камель Ибрагим | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: |
|
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
Московский педагогический государственный университет |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
философ, исламовед, специалист по классической арабо-мусульманской философии и исламскому богословию |
Тауфи́к Ка́мель Ибраги́м (род. 27 апреля 1947 года, Джебла, Сирия) — советский и российский философ и исламовед, специалист по классической арабо-мусульманской философии и исламскому богословию. Доктор философских наук, профессор. Главный научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН. Председатель Российского общества исламоведов. Заместитель председателя Экспертного совета Высшей аттестационной комиссии при Министерства образования и науки Российской Федерации по теологии[1]
Содержание
Биография
Родился 27 апреля 1947 года в городе Джебла.[2]
В 1973 году окончил механико-математический факультет МГУ.[2]
В 1978 году окончил аспирантуру философского факультета МГУ.[2] В том же году в МГУ защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Атомистика калама и её место в средневековой арабо-мусульманской философии».
В 1983—1992 годах работал в качестве переводчика и редактора в издательстве «Прогресс».[2]
В 1984 году в Институте философии АН СССР защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Философия калама».[2]
С 1993 года — профессор кафедры культурологии Московского педагогического государственного университета.
Главный научный сотрудник Института востоковедения РАН.
Председатель Российского общества исламоведов.
Один из авторов «Ислам: энциклопедический словарь» (М., 1991).[2]
Научная деятельность
В своих работах Ибрагим показывает вклад мыслителей калама в развитие античной атомистической традиции. Стремится обосновать несостоятельность укоренившегося в исламоведческой литературе представления об атомистике калама как об онтологической основе мусульманского окказионализма и фатализма, а также как о выражении особого духа арабо-мусульманской культуры и ментальности создавших её народов. Ибрагим считает неверным представление ашаризма как ортодоксальной реакции на мутазилизм, калама как апологетической теологии ислама, а Газали как примирителя калама и суфизма. В исследованиях Ибрагима изложена целостная картина эпистемологических, онтологических и натурфилософских концепций мутакаллимов, выявляется рационалистическая, антифидеистская и пантеистическая направленность калама, включая ашаритский. В ходе разработки методологических вопросов изучения средневековой философии выдвигает несколько положений:
о пантеизме как об имманентной черте последовательно рационалистических учений, обосновывая эту идею на примере различных школ арабо-мусульманской мысли (в том числе калама, фальсафы, суфизма);
о пантеизме как основном выражении материалистичской тенденции в условиях господства креационистского теизма;
о неправомерности перенесения на духовную жизнь классического ислама христианских понятий «ортодоксии» и «ереси»[2]
Научные труды
Диссертации
- Ибрагим Т. К. Атомистика калама и её место в средневековой арабо-мусульманской философии / Автореферат диссертации на соискание степени кандидата философских наук. — М.: МГУ, 1978.
- Ибрагим Т. К. Философия калама / Автореферат диссертации на соискание степени доктора философских наук. — М.: Институт философии АН СССР, 1984.
Монографии
- Ибрагим Т. К. Марксизм и арабо-мусульманское наследие. — Бейрут, 1981 (на араб, яз.);
- Ибрагим Т. К. О «Философско-эконо-мических рукописях 1844 года» К.Маркса. — Бейрут, 1982 (на араб, яз.);
- Ибрагим Т. К. О «Диалектике природы» Ф.Энгельса. — Бейрут, 1986 (на араб, яз.);
- Ибрагим Т. К. О марксистском освещении арабского культурного наследия. — Бейрут, 1988 (на араб, яз.);
- Ибрагим Т. К., Сагадеев А. В. Classical Islamic Philosophy. — М., 1990. Арабская версия: аль-фальсафа аль-`арабиййа аль-исламиййа. Бейрут, 2000; Бейрут-Алжир, 2001; Дамаск, 2009.
- Ибрагим Т. К. Русско-английско-арабский толковый словарь по общественным наукам. [В соавт.] — М.—Бейрут, 1992.
- Ибрагим Т. К., Ефремова Н. В. Мусульманская священная история. — М., 1996.
- Ибрагим Т. К. Классическая арабо-мусульманская культура. — М., 1997.
- Ибрагим Т. К., Ефремова Н. В. Путеводитель по Корану. — М., 1998.
- С. М. Н. аль-Аттас. Введение в метафизику ислама (пер. с англ.; в соав. с С. Х. Камилевым). — М.—Куала-Лумпур, 2001.
- Ибрагим Т. К. Коранические чтения. М. — Нижний Новгород: Медина, 2008 (Серия из 4-х брошюр)
- Мусульманская философия (фальсафа): антология (перев. с араб.; в соав. с Н. В. Ефремовой). — Казань, 2009.
- Ибрагим Т. К., Ефремова Н. В. Жизнь пророка Мухаммада. Т. 1-2. — М., 2009—2010.
- Ибрагим Т. К., Ефремова Н. В. Священная история согласно Корану. — М.-Нижний Новгород: Медина, 2012; М.: Эксмо, 2012.
Статьи
В энциклопедиях
- 39 статей по мусульманской теолого-философской мысли в соавт. с А. В. Сагадеевым в кн.: Ислам. Энциклопедический словарь. — М., 1991
- 37 статей по мусульманской теологии и философии в энциклопедическом словаре: Ислам на европейском Востоке. — Казань, 2004.
- [Статьи по мусульманской культуре в кн.:] Большая российская энциклопедия. — М., 2004--…
- 25 Статьей по арабо-мусульманской философии в Новой философской энциклопедии. — М., 2000—2001
Журналах и сборниках
- Ибрагим Т. К. Философские концепции суфизма // Классический ислам: традиционные науки и философия. — М., 1988. — С. 85-131
- Ибрагим Т. К. Вуджудизм как пантеизм // Средневековая арабская философия: проблемы и решения. — М., 1998. — С. 82-114.
- Ибрагим Т. К. Ислам: вероучения и обряды // Ислам и мусульмане в России. — М., 1999. — С. 35-63.
- Ибрагим Т. К. Классическая арабо-мусульманская культура в контексте диалога цивилизации // Ценности мусульманской культуры и опыт истории. Нью-Йорк (Edwin Mellon press), 1999. — С. 141—176. [Английская версия в сб.:] Values in Islamic Culture and the Experience of History. Washington, Council for Researches in Values and Philosophy, 2002. — P. 199—220
- Ибрагим Т. К. Античное наследие в философии калама // Ценности мусульманской культуры и опыт истории. Нью-Йорк (Edwin Mellon press), 1999. — С. 47-84. [Английская версия в сб.:] Values in Islamic Culture and the Experience of History. Washington, Council for Researches in Values and Philosophy, 2002. — P. 99-134.
- Ibraghim T. K. On Ghazali’s Critique of Falsafah. Conference paper // International Conference on al-Ghazali’s Legacy: Its Contemporary Relevance. Kuala Lumpur, 24—27 Oct., 2001
- Ибрагим Т. К. Классическая арабо-мусульманская философия // Татарская религиозно-философская мысль в обще-мусульманском контексте. Казань, 2002. — С. 6-70
- Ибрагим Т. К. Коран о духовном плюрализме (тезисы) // Сравнительная философия: моральная философия в контексте многообразия культур. — М., 2004. — С. 217—222.
- Ibraghim T. K. On Kalam Atomism and its Role in Islamic Culture // Russian Oriental Studies. — Leiden-Boston, 2004. — pp. 245–262.
- Ибрагим Т. К. Между разумом и верой: рационалистская интенция классической исламской эпистемологии // Arabia Vitalis: Арабский Восток, ислам, древняя Аравия. — М., 2005. — С. 191—206
- Ибрагим Т. К. Цикл статей Вперед, к кораническому исламу // Восток (Oriens), 2006, 3. С. 58—70, 4. С. 70—83, 5. С. 48—62, 6. С. 42—55; 2007, 3. С. 20—37.
- Ibraghim T. K. The Koran on Spiritual Pluralism // Comparative Ethics in a Global Age. Washington, The Council for Research in Values and Philosophy, 2007. — P. 279—282.
- Ибрагим Т. К. О некоторых рационалистических установках Корана // Сравнительная философия: знание и вера в контексте диалога культур. — М., 2008. — С. 155—162.
- Ибрагим Т. К. Толерантная интенция Марджани // Шигабутдин Марджани: наследие и современность. — Казань, 2008. — С. 11—20.
- Ибрагим Т. К. Родоначальник интеллектуализма и либерализма в мусульманском богословии // Минарет. Нижний Новгород-М., № 21, 2009. — С. 44-50.
- Ибрагим Т. К. Коранические принципы межконфессионального диалога // Диалог и партнерство цивилизаций. — М., 2010. — С. 48-64
- Ибрагим Т. К. Обоснование бытия Бога и Его единства в каламе // Ишрак. — № 1. — М., 2010. — С. 284—299.
- Ибрагим Т. К. Каламское опровержение антропоморфизма // Ишрак. — № 2. — М., 2011. — С. 364—398.
- Ибрагим Т. К. Основные ценности и институты классического ислама // Исламская цивилизация в глобализирующемся мире. — М.: ИМЭМО РАН, 2011. — С. 7-22.
- Ибрагим Т. К. К критике процессуалистской интерпретации ислама // Современный ислам. — № 3. — М., 2011. — С. 12-21
- Ibraghim T. K. Some Rationalistic Precepts of the Koran // Knowledge and Belief in the Dialogue of Culture. — Washington: The Council for Research in Values and Philosophy, 2011. — P. 135—141
Напишите отзыв о статье "Ибрагим, Тауфик Камель"
Примечания
- ↑ Приказ Министерства образования и науки России №927 от 1 августа 2016 года [vak.ed.gov.ru/documents/10179/0/%25d0%259f%25d1%2580%25d0%25b8%25d0%25ba%25d0%25b0%25d0%25b7%2520%25d0%25be%25d1%2582%252001.08.2016%2520%25e2%2584%2596%2520927.pdf/a9e99790-dcb7-4655-9454-0efac5ccd943 «Об утверждении состава экспертного совета Высшей аттестационной комиссии при Министерстве образования и науки Российской Федерации по теологии»]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/43154/%D0%98%D0%B1%D1%80%D0%B0%D0%B3%D0%B8%D0%BC Ибрагим, Тауфик Камель] // Большая биографическая энциклопедия, 2009.
Отрывок, характеризующий Ибрагим, Тауфик Камель
– Видел.– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.
В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.
