Трегубов, Симеон Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Симеон Иванович Трегубов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Член Государственного совета по выборам
11 августа 1910 — 1 мая 1917
 
Рождение: 2 февраля 1856(1856-02-02)
с. Мордва, </br>Чигиринский уезд, </br>Киевская губерния
Смерть: 1925(1925)
Киев
Партия: Русское собрание
Образование: Киевская духовная академия
Учёная степень: магистр богословия

Симео́н Ива́нович Трегу́бов (1856—1925) — протоиерей Киево-Софийского собора, член Государственного совета по выборам.





Биография

Родился в семье псаломщика Успенской церкви села Мордвы Чигиринского уезда Ивана Никифоровича Трегубова и его жены Мелании Каллениковны. В раннем детстве лишился отца.

Учился в Киево-Софийском духовном училище и Киевской духовной семинарии. Высшее образование получил в Киевской духовной академии, которую окончил со степенью кандидата богословия в 1881 году.

По окончании академии состоял смотрителем Киево-Подольского духовного училища (1881—1885). В 1885 году, по защите диссертации «Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII веке по мемуарам иностранцев», был утвержден в степени магистра богословия. Затем был законоучителем коллегии Павла Галагана (1885—1905) и Первой Киевской гимназии (1885—1910). В 1886 году был рукоположен в священники домовой церкви при коллегии Павла Галагана и определен также законоучителем Фундуклеевской женской гимназии, каковую должность занимал в течение десяти лет.

В 1900 году был возведен в сан протоиерея и назначен помощником благочинного церквей 1-го округа города Киева. В 1904 году был определен депутатом от Киевского городского духовенства при Киевской городской думе, а в следующем году — назначен постоянным членом Киевского уездного отделения епархиального училищного совета и перемещен на вакансию священника в Киево-Софийский собор. С 1909 года был также заведующим библиотекой. Кроме того, был цензором «Киевских епархиальных ведомостей» и временно председателем совета 1-го Киевского женского духовного училища (1893—1894).

В 1900—1910 годах избирался председателем епархиальных съездов духовенства. В 1908 году, по постановлению XXIV епархиального съезда, Трегубову были поднесены икона и благодарственный адрес «за восьмилетнее бескорыстное, в высшей степени разумное и корректное руководительство делами епархиальных съездов в качестве председателя их».

Был действительным членом Киевского клуба русских националистов (с 1908) и Русского собрания. В апреле 1909 года стал товарищем председателя Киевского губернского избирательного комитета русских избирателей. В 1911 году вошел во временный комитет для созыва и организации съезда русских избирателей накануне выборов в IV Государственную думу, а в марте 1912 был избран в состав избирательного комитета русских избирателей.

11 августа 1910 года избран в члены Государственного совета от белого духовенства на место умершего М. И. Горчакова, в 1915 году — переизбран. Входил в правую группу. Состоял членом особой комиссии по законопроекту «О введении всеобщего начального обучения».

17 октября 1914 года постановлением Киевского дворянского депутатского собрания Симеон Иванович был признан вместе с семейством в потомственном дворянстве. Постановление это было утверждено в феврале 1915 года.

В 1919 году вместе с настоятелем М. Д. Златоверховниковым возглавил отказавшуюся украинизироваться часть прихода Софийского собора[1]. В следующем году был переведен настоятелем Сретенской церкви, где прослужил до самой смерти. В 1920—1923 годах принимал деятельное участие в работе Союза пастырей Киева.

Умер в 1925 году. Похоронен на Лукьяновском кладбище.

Семья

Был женат на дочери протоиерея Вере Григорьевне Штангеевой (1868—1939). Их дети:

  • Григорий (1886—1969), выпускник Киевской 1-й гимназии (1904) и университета Монпелье (1911)[2]. Ученый-биолог, директор Вилла-Франкской зоологической станции.
  • Сергей (1888—1966), выпускник Киевской 1-й гимназии (1907)[2] и университета св. Владимира, врач-терапевт. В эмиграции в Югославии[3].
  • Владимир (1895—1980), выпускник университета св. Владимира. В эмиграции в Югославии[4].
  • Екатерина (1889—?)
  • Татьяна (1893—?)

Награды

Церковные:

Сочинения

  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003545127#?page=2 Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII в. по мемуарам иностранцев]. — Киев, 1884.

Напишите отзыв о статье "Трегубов, Симеон Иванович"

Примечания

  1. Архивы Русской Православной Церкви: пути из прошлого в настоящее. — Москва, 2005. — С. 95.
  2. 1 2 Столетие Киевской Первой гимназии: Т. 1. — Киев, 1911. — C. 401.
  3. Российские врачи в Королевстве сербов, хорватов и словенцев / Югославии: Биографический словарь и анкеты (1918–1946). Москва, 2012. — С. 360.
  4. Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в 6 томах. Том 6. Книга 2. Скр — Ф. М.: «Пашков дом», 1999. — С. 445.

Источники

  • Сборник клуба русских националистов. Выпуск третий. — К.: Типогр. С. В. Кульженко, 1911. — С. 102—103.
  • Государственный совет Российской империи: 1906—1917. — М.: РОССПЭН, 2008. — С. 277.
  • Кальченко Т. В. Киевский клуб русских националистов: историческая энциклопедия. — К.: Киевские ведомости, 2008. — С. 316.

Отрывок, характеризующий Трегубов, Симеон Иванович

– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.