Трешем, Томас

Томас Трешем англ. Sir Thomas Tresham<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Рождение:	1543(1543)
Смерть:	11 сентября 1605(1605-09-11)
Дети:	сыновья: Фрэнсис, Льюис, Уильям и ещё 1 дочери: Мария, Елизавета, Фрэнсис и ещё 3

Сэр Томас Трешем (1543 — 11 сентября 1605) — католический политик — рекузант периода конца правления династии Тюдоров и начала правления Стюартов.

Томас Трешем был сыном Джона Трешема (ум. 27 мая 1546 года) и его жены Элеанор Кейтсби, дочери Энтони Кейтсби. Унаследовав в возрасте 15 лет обширное состояние своего деда, также Томаса Трешема (ум. в 1559 году), он получил хорошее образование и занял положение в высших кругах общества. Он был знаком с Уильямом Сесилом, государственным секретарём при королеве Елизавете, и сэром Кристофером Хаттоном, лордом-канцлером. В 1573 году он занимал пост главного шерифа Нортгемптона и был посвящён в рыцари во время англ. Queen's Royal Progress в Кенилворте в 1575 году. Сэр Томас вёл расточительный образ жизни, нередко устраивая развлечения для множества своих друзей и знакомых. Сэр Томас обратился в католичество в 1580 году, после чего потерял расположение при дворе.

Вскоре после обращения Трешем, вместе с лордом Во, сэром Уильямом Кейтсби и другими предстал перед Звёздной палатой по обвинению в предоставлении убежища иезуиту Эдмунду Кэмпиону. Суд состоялся 15 ноября 1581 года, которого он ожидал во Флитской тюрьме, которою он покинул только в 1593 году. Точная хронология его тюремных заключений не известна. Возможно, он был в тюрьме также в 1599 году.

Его католицизм стал для него источником не только проблем, но и расходов. В это время, когда королева была озабочена угрозами со стороны Испании и своей кузины Марии Стюарт, католики-нонконформисты подвергались гонениям. Каждый месяц в течение 20 лет он платил £20 за отказ ходить в протестантскую церковь. С 1581 по 1605 год Трешем выплатил в общей сложности £8,000 штрафов. Эти расходы заставили его наделать долгов, составлявших на момент его смерти £11,000, которые никогда не были выплачены.

Трешем построил три примечательных здания в Нортгемптоншире: треугольный дом, близ Раштона, незаконченный летний дом и здание рынка в Ротвелле, завершённое 3 столетия спустя.

В браке с Мериел Трокмортон, дочерью сэра Роберта Трокмортона из Уорикшира, у Томаса Трешема было десять детей. Его старший сын Фрэнсис (ок. 1567 — 23 декабря 1605 года) известен как участник Порохового заговора. Три его дочери вышли замуж за представителей титулованной аристократии.

После осуждения Фрэнсиса семейные владения были конфискованы и семейство Трешем обеднело. Второй сын Томаса, Люьис, был получил титул баронета, но умер в долгах. Другой сын, Уильям, командовал войсками во Фландрии под командованием принца Оранского, но тоже не разбогател. Титул наследовал сын Люиса, Уильям. Он также умер в долгах после 1651 года, не оставив потомства. Потомком Трешема был британский полководец, участник Крымской войны граф Кардиган, командовавший лёгкой кавалерией в сражении при Балаклаве.

Литература

• Northamptonshire notes & queries / ed. J. Taylor. — 1896. — Т. VI. — 256 p.
• Jourdain M. [archive.org/details/memorialsofoldno00dryd Sir Thomas Trashem and his Symbolic Buildings] // Dryden A. Memorials of old Northamptonshire. — London, 1903. — С. 129-144.

Отрывок, характеризующий Трешем, Томас

– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.