Трухановский, Владимир Григорьевич

Владимир Григорьевич Трухановский
Дата рождения:	15 июля 1914(1914-07-15)
Место рождения:	деревня Ботвиновка, Чериковский уезд, Могилёвская губерния, Российская империя
Дата смерти:	10 марта 2000(2000-03-10) (85 лет)
Место смерти:	деревня Палицы, Московская область, Россия
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	история, международные отношения
Место работы:	МГИМО
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	академик РАН
Альма-матер:	Педагогический институт им. М. Н. Покровского Высшая дипломатическая школа МИД СССР
Награды и премии:

Влади́мир Григо́рьевич Трухано́вский (15 июля 1914, деревня Ботвиновка, Могилёвская губерния — 10 марта 2000, деревня Палицы, Московская область) — советский и российский историк, писатель и дипломат, академик РАН (1992).

Биография

Владимир Григорьевич Трухановский родился в деревне Ботвиновка Могилёвской губернии. Окончил 6 классов сельской школы, затем ремесленное училище в Кричеве. В 1931 году переехал в Ленинград, работал слесарем-механиком на заводе «Электроприбор». В Ленинграде Владимир Григорьевич продолжил своё обучение, окончив рабочий факультет и вечернее отделение исторического факультета Педагогического института имени Покровского, а затем, в 1941 году, — Высшую дипломатическую школу МИД СССР.

Во время Великой Отечественной войны Трухановский пошёл добровольцем на фронт, но был отозван для работы в наркомате иностранных дел. Вскоре был направлен в командировку в Иран, там Владимир Григорьевич до 1943 года работал в городе Керманшах генеральным консулом. После возвращения Трухановский до 1953 продолжал работать в наркомате иностранных дел, занимал должности помощника, заместителя заведующего отделом, заведующего отделом ООН. Принимал участие в Сан-Францисской и Потсдамской конференциях. В 1947 году защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Позиция Англии по вопросу о России на Парижской конференции 1919 года». С 1947 по 1959 занимал должность заведующего кафедрой всеобщей истории МГИМО, с 1959 по 1975 — заведующего кафедрой истории международных отношений и внешней политики СССР. С 1953 Владимир Григорьевич работал в институте истории АН СССР, с 1953 по 1957 в должности старшего научного сотрудника, с 1957 по 1960 — заместителя директора.

С 1960 по 1987 годы занимал должность главного редактора журнала Вопросы истории. 26 июня 1964 года был избран членом-корреспондентом АН СССР. В 1977 году был избран членом Союза писателей СССР. 11 июня 1992 года был избран академиком РАН по специальности «всеобщая история». С 1992 по 2000 годы занимал должность президента Ассоциации британских исследований.

Являлся членом редакционного совета журнала «Детектив и политика».

Умер 10 марта 2000 года в своём доме в деревне Палицы в Московской области. Похоронен на Никологорском кладбище.

Награды и премии

• Орден Октябрьской Революции (13.07.1984)
• 2 ордена Трудового Красного Знамени (05.11.1945; 22.06.1971)
• Орден Дружбы народов (15.07.1974)
• Премия имени Н. И. Кареева (За монографию «Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры», 1995)

Некоторые работы Трухановского

• Трухановский В. Г. Адмирал Нельсон. — Наука, 1980. — 368 с. — (Научные биографии). — 100 000 экз.;
• Трухановский В. Г. Английское ядерное оружие (историко-политический аспект). — Международные отношения, 1985. — 228 с. — 16 000 экз.;
• Трухановский В. Г. Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры. — Наука, 1993. — 368 с. — 3000 экз. — ISBN 5-02-009734-7.;
• Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. — Международные отношения, 1982. — 464 с. — 100 000 экз.;
• Трухановский В. Г. Антони Иден. Страницы английской дипломатии, 30-50-е годы. — Международные отношения, 1976.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-2214.ln-ru Профиль Владимира Григорьевича Трухановского] на официальном сайте РАН
• [about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=aka&fio=%D2%F0%F3%F5%E0%ED%EE%E2%F1%EA%E8%E9%20%C2%EB%E0%E4%E8%EC%E8%F0%20%C3%F0%E8%E3%EE%F0%FC%E5%E2%E8%F7 Биографические сведения] на сайте «Всё о Московском университете»

Отрывок, характеризующий Трухановский, Владимир Григорьевич

– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.