Фернандес-Миранда, Торкуато

Торкуа́то Ферна́ндес-Мира́нда Э́виа Torcuato Fernández-Miranda Hevia<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель правительства Испании
20 декабря 1973 — 31 декабря 1973
Предшественник:	Луис Карреро Бланко
Преемник:	Карлос Ариас Наварро
Рождение:	10 ноября 1915(1915-11-10) Хихон, Испания
Смерть:	19 июня 1980(1980-06-19) (64 года) Лондон, Великобритания
Награды:

Торкуа́то Ферна́ндес-Мира́нда Э́виа (Torcuato Fernández-Miranda Hevia; 10 ноября 1915, Хихон, Астурия — 19 июня 1980, Лондон) — первый герцог Фернандес-Миранда. Испанский юрист, государственный деятель, председатель Правительства Испании (1973).

Учёный и администратор

Окончил университет в Овьедо, руководил студенческой католической организацией в этом городе. Во время Гражданской войны в Испании 1936—1939 служил в чине лейтенанта в армии франкистов. С 1945 года был профессором политического права в университете Овьедо, в 1951—1954 годах — его ректором. С 1954 года работал в министерстве образования, был генеральным директором по вопросам университетского образования. В 1960 году ему было поручено политическое образование принца Хуана Карлоса, которого Франсиско Франко выбрал своим преемником.

Фернандес-Миранда оказал большое влияние на будущего короля, воспитывая в нём самостоятельное мышление. Позднее Хуан Карлос I вспоминал:

Каждое утро он приходил, чтобы преподавать мне политическое право. Садился передо мной — без всяких бумаг и заметок — и говорил часами. Это был человек выдающегося ума… Торкуато обладал удивительным чувством юмора — холодным, который не всегда можно было понять; тем более, что он очень редко улыбался. Но он научил меня быть терпеливым, серьёзным, не питать иллюзий и не особенно верить тому, как выглядят вещи на первый взгляд… Я целиком доверял ему. Он оставался самым верным мне человеком до своих последних дней.

В 1966 году Фернандес-Миранда стал профессором политического права Мадридского университета Комплутенсе. Занимал значимые должности в системе франкистского режима: был членом национального совета единственной легально действовавшей в стране партии Национальное движение, прокурадором кортесов (депутатом парламента), членом Государственного совета. С 1969 года — министр — генеральный секретарь Национального движения. В 1973 году был назначен заместителем председателя правительства. После убийства боевиками баскской организации ЭТА премьер-министра адмирала Луиса Карреро Бланко Фернандес-Миранда с 20 по 29 декабря 1973 года исполнял обязанности главы правительства. Считался одним из основных кандидатов на пост премьера, но Франко предпочёл назначить на эту должность не профессора-интеллектуала, а министра внутренних дел Карлоса Ариаса Наварро, известного сторонника «жёсткой линии».

Участие в демократизации Испании

После смерти Франко принц Хуан Карлос стал королём Испании (22 ноября 1975). Временно сохранив на посту премьера Ариаса Наварро, монарх инициировал назначение своего бывшего учителя на важные посты председателя кортесов и председателя Королевского совета. Находясь на этих должностях, Фернандес-Миранда стал одним из главных участников процесса демонтажа франкистского государства. Предложил эволюционную схему «демократического транзита», согласно которой старые законы не аннулировались, а видоизменялись в либеральном духе в строгом соответствии с правовыми нормами (Хуан Карлос I вспоминал его слова о том, что «надо идти от закона к закону»). Как видный деятель франкистского режима, используя своё политическое влияние, он с помощью негласных консультаций преодолевал сопротивление реформам со стороны крайних консерваторов. По словам короля Хуана Карлоса I,

все его слушали и все уважали, потому что это был человек огромного морального авторитета, который умел ценить людей, готовых к борьбе.

Он рекомендовал королю назначить сторонника реформ Адольфо Суареса премьер-министром. Был основным автором закона о политической реформе, принятого кортесами и одобренного на референдуме в 1976 году. Сторонник формирования в Испании двухпартийной системы, в которой могли бы действовать правоцентристская и левоцентристская партии (в качестве последней он видел Испанскую социалистическую рабочую партию (ИСРП), в связи с чем выступал за её легализацию).

Сыграв большую роль в переходе Испании к демократии, Фернандес-Миранда оставался при этом политическим консерватором. Ряд проектов правительства Суареса, такие как легализация Коммунистической партии Испании и частичная децентрализация, вызвали его недовольство и привели к отставке с поста председателя кортесов ещё до демократических выборов, состоявшихся в июне 1977 года. После выборов король Хуан Карлос I назначил его сенатором (этот пост он занимал в 1977—1979, представлял партию Союз демократического центра). Затем король присвоил ему титул герцога и наградил орденом Золотого руна.

Фернандес-Миранда скончался во время поездки в Великобританию. Несмотря на легализацию Коммунистической партии, Испания в ходе демократического политического процесса постепенно эволюционировала к системе с двумя основными партиями — левоцентристской ИСРП и правоцентристской Народной партией — близкой к той, сторонником которой он являлся.

Литература

• Хосе Луис де Вилальонга. Король. Беседы с королём Испании доном Хуаном Карлосом I. М., 2003.

Персоналии   Политика   Испания

Отрывок, характеризующий Фернандес-Миранда, Торкуато

Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.