Финно-угроведение
Фи́нно-угрове́дение — комплексная дисциплина, предметом которой является описательное и сравнительно-историческое изучение языков и культур финно-угорских народов, или, в более широком понимании, всех народов уральской языковой семьи, в т.ч. самодийских. В последнем случае понятия «финно-угроведение» и «уралистика» выступают как равнозначные.
Отправными точками для формирования сравнительного финно-угроведения и тем самым для выделения его как самостоятельной дисциплины были гипотезы о восточном происхождении венгров и их языковом родстве с Обскими уграми (XV-XVI вв., Энеа Сильвио Пикколомини, он же Папа Пий II, Мацей из Мехова, З. Герберштейн), о финно-венгерском родстве (сер. XVII в., Б. Шютте, М. Фогелиус, Г. Стьерньельм), обнаружение родства прибалтийско-финских языков между собой и с саамским языком. Сведения о волжских, пермских, обско-угорских и самодийских языках (в частности, краткие списки слов) впервые стали доступны европейской науке в кон. XVII в. благодаря голландскому путешественнику и учёному Н. К. Витзену.
Позднее существенный вклад в финно-угроведение внесли такие учёные-филологи как Матиас Кастрен, Андрей Шёгрен, Эмиль Сетяля, Август Альквист и Эркки Итконен.
См. также
Напишите отзыв о статье "Финно-угроведение"
Ссылки
- Финно-угроведение — статья из Большой советской энциклопедии.
Литература
- Хелимский Е. А. Финно-угроведение // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. — С. 550—551.
Отрывок, характеризующий Финно-угроведение
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
