Фонтан (Дюшан)

Фонтан (англ. Fountain, фр. Fontaine) — наиболее известный реди-мейд, представленный Марселем Дюшаном в 1917 году, который является обыкновенным писсуаром с подписью «R.Mutt» (Р.Дурак). Он был представлен как «фонтан» для выставки Общества независимых художников. Несмотря на правила, по которым у художников, заплативших гонорар, все работы должны были быть приняты, произведение Дюшана было отклонено комитетом. «Фонтан» был продемонстрирован и сфотографирован в студии Альфреда Стиглица. Фото было опубликовано в журнале The Blind Man, однако оригинал считается утерянным. «Фонтан» считается важной вехой направления искусства XX века и признан британскими специалистами величайшим произведением своей эпохи. Сегодня в нескольких музеях представлены копии писсуара.

Создание

Почти за два года до создания «Фонтана» Марсель Дюшан прибыл в США, где был вовлечён во фрондёрское антихудожественное культурное движение «Дада» в Нью-Йорке. По одной из версий предполагается, что создание «Фонтана» началось, когда Дюшан при сопровождении художника Джозефа Стелла и коллекционера произведений искусства Уолтера Аренсберга приобрел стандартную модель писсуара производства JL Mott Iron Works на пятой авеню 118. Дюшан принёс писсуар в свою студию, повернул его на 90 градусов от нормального положения, подписав: «R. Mutt 1917». По другой версии в 1917 году Дюшан отправил письмо своей сестре, где указывал, что одна из его подруг под псевдонимом Ричард Мутт подарила ему фарфоровый писсуар в качестве скульптуры. Дюшан никогда не признавал сотрудничества в создании своей работы, однако два человека называли себя соавторами: дадаистка Фрейтаг-Лерингховен и Аллен Нортон, который опубликовал эссе в журнале The Blind Man, посвящённое «Фонтану» Дюшана.

Когда Дюшан входил в состав совета общества независимых художников, вокруг «Фонтана» разгорелись горячие споры, так как остальные члены не знали, кто был автором «Фонтана». В результате был решено не допускать произведение до выставки. В знак протеста Дюшан ушёл из совета.

Второй выпуск журнала Тhe blind man описывал споры известных дадаистов (Беатрис Вуд, Вальтера Аренсберга), относительно того, можно ли считать работу Дюшана искусством. В частности Беатрис отметила следующее:

То, что сделал ли Мистер Мутт (Дюшан) фонтан своими руками или нет, не имеет значения. Он ИЗБРАЛ это. Он вдохнул в вещь жизнь, убрав его старое значение, создав для объекта новую мысль.

В защиту работы Дюшана Беатрис добавила:

Единственное искусство, которое США подарило — это сантехнику и мосты.

Вскоре после демонстрации фонтана он пропал. По предположению биографа Дюшана Кэлвика Томкинса, писсуар был выброшен как мусор .

Первая репродукция «Фонтана» была сделана Дюшаном в 1950 году, позже также в 1953 и 1963 годах. В 1964 году другими художниками было сделано восемь фонтанов-писсуаров. Произведения представлены в разных общественных фондах: Индианском университете в Блумингтоне, музее современного искусства Сан-Франциско, художественном музее Филадельфии, национальной галерее Канады, центре Помпиду и Тейт Модерне. Все восемь экспонатов были изготовлены из фаянса, походившие на оригинальный фарфор с чёрной подписью.

Сам Дюшан в ответ на то, что его произведение стало пользоваться высокой популярностью, через много лет ответил следующим образом:

Я швырнул им в лицо полку с писсуаром, и теперь они восхищаются их эстетическим совершенством.

Предпосылка к созданию

Начало XX века считается эпохой радикальных перемен традиционного понятия идеалов и искусства. Так широкой популярностью стал пользоваться импрессионизм, было образовано более радикальное движение — дадаизм, суть которого заключалась в отрицании традиционного понятия рационализма и логики и последовательное разрушение какой бы то ни было эстетики. В Европе и Америке образовывались новые сообщества художников импрессионизма и дадаизма. Сам «фонтан» является видом тогда инновационного реди-мейда. Считалось, что самым радикальным вызовом традиционному искусству стал именно писсуар Дюшана, однако сам автор «Фонтана» не признавал в своём произведении искусство, а наоборот насмешкой над искусством как таковым и авангардом.

Наследие

В декабре 2004 года в результате опроса среди британских профессионалов по искусству, работа Дюшана «Фонтан» была признана самым великим произведением XX века, набрав 64 % голосов и опередив тем самым картину Пикассо «Авиньонские девицы». Представители журнала The Independent отметили в 2008 году, что Дюшан таким образом изобрёл концептуальное искусство и «навсегда разорвал традиционную связь между трудом художника и заслугами за работу».

В ноябре 1999 года на аукционе Сотбис одна из восьми копий «Фонтана» 1964 года была продана за 1,7 миллиона долларов.

Влияние

• В ноябре 1991 года Авдей Тер-Оганьян представил возможность посетителям Галереи в Трёхпрудном переулке помочиться в писсуар Дюшана, назвав этот проект «Не фонтан».

• В 1993 году Авдей Тер-Оганьян представил публике в Галерее в Трёхпрудном переулке работу «Проблемы реставрации произведений современного искусства». Авторский комментарий был следующим: «Я представил ситуацию, в которой „Фонтан“ Дюшана разбился. Как поступят музейные работники? Склеят старый, или купят новый. Думаю, они поступят самым нелепым образом — изготовят копию. А ведь дело не в конкретном предмете, а в идее. Дюшан даже оставил инструкцию, чтобы в музеях выставляли всегда обычную новую модель за три копейки — во избежание превращения „фонтана“ в ностальгический антиквариат».

• Южноафриканский артист Кенделл Гирс приобрёл широкую известность после того, как в 1993 году во время выставки в Венеции помочился в «Фонтан». То же самое сделал шведский артист Бьёрн Кьельдтофт в 1999 году на выставке современного искусства в Стокгольме.

• В 2006 году 77-летний Пьер Пиночелли разбил молотком писсуар в Центре Помпиду. По его утверждениям, таким образом он хотел «увеличить ценность писсуара». Суд в результате приговорил Пьера к трёхмесячному условному сроку и штрафу в размере 245 490 долларов.

Внешние видеофайлы
	[smarthistory.khanacademy.org/duchamps-fountain.html Duchamp's Fountain], Smarthistory

Литература

• Кабанне Пьер. Dialogs with Marcel Duchamp. — [S.l.]: Da Capo Press, 1979 (1969 in French). — ISBN 0-306-80303-8.
• Ирене Гаммел. [ryerson.ca/mlc/inside29.html Baroness Elsa: Gender, Dada and Everyday Modernity]. Cambridge, MA: MIT Press, 2002.
• Хубрегтс, Менно (2009). «[journals.uvic.ca/index.php/racar/article/viewArticle/187 Robert J. Coady's The Soil and Marcel Duchamp's Fountain: Taste, Nationalism, Capitalism, and New York Dada]». Revue d'art canadienne/Canadian Art Review 34 (2): 28-42.
• Кляйнер Фред. Gardner's Art Through the Ages: The Western Perspective. — Belmont, Calif.: Thomson Wadsworth, 2006. — ISBN 0-534-63640-3.
• Маркиз Алис Гольдфарб. Marcel Duchamp: The Bachelor Stripped Bare A Biography. — Minneapolis: MFA Publications: MFA Publications, 2002. — ISBN 0-87846-644-4.
• Томкинс Келвин. Duchamp: A Biography. — New York, N.Y.: Henry Holt and Company, 1996. — ISBN 0-8050-5789-7.

Отрывок, характеризующий Фонтан (Дюшан)

Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.