Хабомаи (село)

Хабомаи (яп. 歯舞村 Хабомаи-мура) — одно из бывших японских сёл в составе уезда Ханасаки округа Немуро.

История

Существовало в системе административно-территориального деления Японии с 5 ноября 1897 по 1 апреля 1959 года. Было выделено из состава префектуры Немуро в 1897 году с целью поощрения хозяйственного освоения морских богатств островов Хабомаи жителями японской деревни Хабомаи, расположенной на восточной оконечности полуострова Немуро острова Хоккайдо. 60 % территории села занимал архипелаг Хабомаи, оставшиеся 40 % располагалось на территории о-ва Хоккайдо. Таким образом, географически село располагалось по обе стороны Советского пролива. 3 сентября 1945 года северная часть уезда (о-ва Хабомаи) была занята советскими войсками и вошла в состав Сахалинской области, хотя Япония отказывалась это признавать. 1 апреля 1959 года, утратив надежды на возвращение префектуры в былом виде после поражения Японии в войне против СССР, село Хабомаи было расформировано по причине его занятия войсками СССР. Хоккайдская часть бывшего села была также расформирована и включена в состав города Немуро.

Население

Накануне Второй мировой войны население Хабомаи достигло 5205 человек на площади 65 км², которая не включала остров Шикотан. По причине низкого поднятия островов над уровнем моря (10—20 м), а следовательно, их относительной небезопасности в случае угрозы цунами, заселение самих островов Хабомаи в этот период происходило относительно медленными темпами по сравнению с Карафуто. Помимо Немуро, постоянное поселение имелось и на о. Танфильева. После высадки советских войск, 65 % населения уезда оказались под юрисдиксией СССР и позднее предпочли репатриироваться в Японию.

Экономика

Основной отраслью экономики уезда был сбор морской капусты в ежегодном объёме порядка 960 тонн, для которого рыбаки из Хоккайдо пересекали морские проливы, отделяющие их от островов. Советские власти, представленные пограничниками с острова Танфильева, продолжали позволять японским рыбакам заниматься промыслом в водах архипелага Хабомаи даже после утраты Японией суверенитета на ними.

Отрывок, характеризующий Хабомаи (село)

– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.